(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Маричка и лесные люди
У села, в котором родилась Маричка, стоял темный лес. Был он отделен глубокими балками, но из-за того, что стоял тот лес на высоком холме, казалось, что он нависает над селом громадной черной стеной.
Когда Петру, отцу Марички, было пятьдесят лет, начал у него расти живот. Боли его мучили такие, что казалось ему, будто в желудке у него ворочается целый клубок змей. Он ездил по многим селам и городам, пытаясь найти лечение, но все врачи только разводили руками. Так Петро начал готовиться к смерти.
И тогда его жена сказала ему: "Если тебе не помогают ни врачи, ни знахари, сходи уже в лес к лесным людям. Все равно помирать."
Когда Петро услышал об этом, стало ему жутко. Много раз видел он лесных людей, как они выходили из того темного леса на холме, стояли там подолгу, высокие, бледные, качаясь вместе с высокой травой - туда-сюда, а иногда и спускались в село, когда становилось им голодно.
- Что ты такое говоришь, жена? Неужели я так отчаялся, чтобы ходить якшаться с нечистыми?
Так сказал, но как пришла ночь, долго ворочался в своей постели, слушал пение сверчков, смотрел на темный лес вдали в открытое окно. Лес пах ароматными цветами, смеялся разными голосами, будто бы манил, звал его к себе:
- Петро, Петро...
Все же, что ни говори, жить всегда хочется, сколько бы ни было лет человеку.
Спустя несколько дней Петро решился. Взял краюху свежеиспеченного хлеба, немного воды и отправился в путь.
- Куда ты идешь в такую рань, Петро? - спрашивали его соседи.
- К лесным людям. - отвечал он, и соседи удивлялись и качали головами, а некоторые крестились.
Долго Петро плутал по лесу. То там, то сям загорались в темноте светлячки, раздавалось тихое хихиканье, шелесты, шорохи.
- Петро, Петро, - звали его маленькие лесные русалочки, качающиеся на ветвях, - Петро, окрести меня, дай мне имя и я стану твоей женой. Петро!
Вот тропа закончилась, затерялась в густых кустах. Петро остановился в растерянности.
- О-хой! - крикнул он, и эхо разнеслось по лесу. Вот хрустнула какая-то коряга, зашелестели листья и перед ним показался лесной - на две головы выше Петра, бледный, ни кровинки в лице, глаза пустые и черные, жуткие, будто нарисованные углем. И лицо вроде бы человеческое, но страшное, словно из мятой бумаги вырезано, а одежда вся черная. И непонятно, сколько ему лет, так смотришь будто молодой, а боком повернется - так совсем другое лицо, будто старый. Стоит и покачивается вместе с высокой травой, которую шевелит ветер.
- Я чувствую, что ты ищешь меня, Петро, - сказал он тихо. Голос у него был вроде человеческий, а вроде и нет, но что с ним не так, даже сразу и не скажешь.
- Я слышал, что ваша порода заведует всяким зельем, - разлепил Петро пересохшие от страха губы, - и решил прийти, а вдруг и мою беду исцелить сможете. И он положил руку на свой огромный вздувшийся живот.
Молча и не мигая смотрел на него лесной своими жуткими нарисованными глазами.
- Ты, человек, - сказал наконец, - цепочку свою сначала с шеи сними, а то она меня слепит своим блеском.
Дернул Петро цепочку на шее - а на ней крестик нательный. Увидел его лесной и скривился.
- Ты, - говорит, - кинь его на землю и ногой притопни, вот так. - И показал.
Снял Петро крестик со своей шеи, бросил его на землю, но топтать не стал - не решился. "Зачем, - подумал он, - мне долгая смертная жизнь в обмен на бессмертие в раю. Лучше уж умереть сейчас и отправиться в рай, чем прожить хоть до ста лет, но после смерти быть забранным чертом".
Лесной все понял, будто мысли его прочел.
- Ладно, - говорит, - что же ты хочешь от меня в обмен на исцеление?
- Что угодно проси, но не это. - сказал Петро.
- Тогда, - говорит лесной, - отдай мне то, что твоя жена от тебя прячет и о существовании чего ты сам еще не догадываешься.
"Что это? - подумал Петро. - Неужели моя жена накопила втайне от меня денег, а я и не знаю об этом?"
- Как же я отдам тебе это, если даже не знаю, где оно лежит? - спросил.
- Ты пообещай, а я сам без тебя заберу. - ответил глумливо лесной. Долго думал Петро, что же такого может прятать от него жена, но кроме денег ничего ему не пришло на ум - а что такое деньги по сравнению с жизнью и здоровьем?
- Хорошо, - с готовностью сказал Петро, - обещаю.
Коснулся лесной его распухшего живота, - словно раскаленная спица пронзила. Вскрикнул Петро, и тут же ему полегчало. Почувствовал он, что змеи, крутящиеся у него в животе, улеглись.
- Только смотри, - продолжил лесной, - никому не говори о том, что здесь между нами было, ни словом, ни на письме, ни намеками. Обмолвишься кому-то, о том, что я сделал и что за это попросил, тут же замертво на месте упадешь - а обещанное я все равно заберу, где бы ты его ни прятал.
- Но все же... - спросил Петро, - скажи, где прячет моя жена то сокровище, что я тебе теперь должен?
- У себя в животе, - каркнул лесной, зашел за дерево и словно и не было его.
Шел Петро домой и думал, что же может прятать его жена у себя в животе. "Верно, посмеялся надо мной лесной," - решил он. А была жена Петра на тот момент беременна, но не знала об этом, а Петро и подумать о таком не мог, потому что было им уже обоим по пятьдесят лет.
Вот начал редеть лес, темные заросли и колючки сменились травой и цветами, но с каждым шагом на Петро наваливалась какая-то тяжесть. Смутно он чувствовал своею душой, что совершил нечто непоправимое.
Когда он спустился с холма, прошел балку и дошел до своего дома, то сразу повалился на лавку и уснул без задних ног, ни слова не сказав своей жене. И так проспал три дня и три ночи, а проснулся совершенно здоровым и без живота.
Первым делом, очнувшись, он побежал в церковь, боясь, что Бог прогневался на него за снятый и брошенный на землю крест. Но церковь приняла его спокойно, не пекли и не болели руки от прикосновения к распятию и иконы смотрели на него спокойно, будто и не было ничего.
- Расскажи все же, - просила Петро его жена, когда они сидели за ужином, - что попросил у тебя лесной? Как ты его встретил, как он выглядел? Неужели помог он тебе просто так?
- Не могу рассказать, - ответил Петро, - таков был наш с ним уговор. Извини.
Прошло время, и начал расти живот у Петровой жены. Поначалу она испугалась.
- Проклятый черт! - закричала она. - Неужто этот твой лесной твою болезнь на меня перекинул?
И Петро тоже тревожился, глядя на ее живот. Но прошло еще некоторое время, и тогда Петрова жена поняла, что беременна.
- Надо же, - сказала она однажды и склонила голову, прислушавшись к своим чувствам, - как будто младенец у меня внутри толкается. Неужели Бог на старости лет решил нас потешить?
Как услышал это Петро, кровь отлила ему от сердца. Все сложилось у него в голове и все стало понятным, да только поделать уже ничего было нельзя, и рассказать кому-то об этом тоже.
Прошла зима, прошла весна, начала близиться Троица. А как известно, на Троицу всегда нечистая сила между людей ходит. Ровно на Троицу Петрова жена и родила Маричку. Еще не окончились ее роды, а Петро уже слышал через отворенное окно, как у его дома в ночи перешептываются и пересвистываются русалочки:
- Фьють, фьють! Новая душа идет к лесным! Будет лесной жених или лесному невеста!
И слыша эти слова, Петро только крестился. А когда родилась девочка, дал ей имя Мария, самое святое, самое ненавидимое нечистыми имя, имя матери Христа - в надежде хоть так защитить ее.
Шли годы, и Маричка росла. Ни она, ни ее мать не знали о той судьбе, которая ей уготована. Росла она здоровой и веселой, крепкой и красивой, и всем тешила своих родителей, но только часто ее тревожили странные сны по ночам.
- Вечно мне кажется, - рассказывала Маричка, - будто кто-то зовет меня из леса, того, который на холме, за балкой. И когда мы с подружками гуляем в той балке или в том лесу и начинаем друг друга окликать, только на мой зов всегда откликаются чьи-то чужие голоса.
- Это ветер в деревьях шумит, - отвечала мать, расчесывая Маричкины длинные темные косы.
- Да нет же! Ветер шумит зимой, когда холодно, а меня зовут летом, когда тепло и на деревьях и листочек не шелохнется.
- Это кажется тебе, - ласково отвечала ей мать, а Петро мрачнел лицом. Он знал, что зимой лесные люди спят, как и всякие дикие звери, а летом просыпаются и ходят по высокой траве, заманивая, зазывая к себе, настолько голодные, что способны съесть и человека.
И однажды, сидела маленькая Маричка себе во дворе, плела венок из первых одуванчиков, когда видит - стоят за забором высокие бледные люди в темных одеждах, стоят и смотрят прямо на нее.
- Это она? - спрашивает один другого. - Человек? Пахнет человеком.
- Здравствуй, Маричка, - сказал другой и со странной улыбкой наклонился к ней. - Как быстро ты растешь, какая прелестница вырастаешь.
Говорит ласково, а у самого глаза страшные, злющие - Маричка даже выронила венок из рук.
- К кому вы пришли? - все же спросила вежливо, хоть и дрожа от страха. - Мать с отцом сейчас на поле.
- Мы к тебе, Маричка, - ответил тот человек и улыбка у него расползлась до самих ушей, от чего его бледное жуткое лицо смялось, будто скомканный листок бумаги. Глаза его все так же не моргали. - Разве нельзя мне прийти посмотреть, как растет моя невеста? Открой калитку, пригласи нас войти...
От этих слов у Марички сердце ушло в пятки, и она бегом бросилась в хату. Уже из окна видела, как удаляются эти странные люди в сторону балки, туда, где на холме высился лес. До самой ночи боялась Маричка выйти из дома.
На следующий день Маричка попросилась с родителями в поле, чтобы не оставаться одной дома. Там она и рассказала им случившуюся с ней историю.
- Ах, - сказала мать, - верно, это были лесные люди. Не бойся их, но и никуда не ходи с ними, если они тебя позовут.
- А что они такое, эти лесные люди? - спросила Маричка.
- Народ, живущий воооон в том лесу на холме. Слышала когда- нибудь голоса из леса, песни, музыку? Это они справляют свои свадьбы и праздники.
- Надо же, - изумилась Маричка, - а я думала, за тем лесом находится какое-то другое село и все звуки идут оттуда. Но почему они такие жуткие на вид, эти лесные люди?
Мать помолчала какое-то время, занятая работой, затем разогнулась, отложила серп и села рядом с Маричкой, задумчиво глядя в сторону леса.
- А это, чтобы мы их отличали от нас. Ты, донечка, не думай, что в мире есть только люди и животные... Есть много всего странного, чистого и нечистого, и все живое. Знаешь, как распознать нечистого? У них ни кровинки в лице и ходят они по-странному. Это все потому что у них две ноги левые, потому что правая сторона - сторона Божья, а у нечистого что может быть правого? Они могут быть очень похожи на людей, могут даже принимать вид твоих родных и знакомых, но их всегда что-нибудь выдаст... Это потому что человека создал Бог, а нечистый не сможет до конца повторить Божье создание, всегда его выдаст хоть какая-нибудь мелочь. Потому лесные люди и выглядят так по-странному... А если посмотреть на них сзади, то у них порой и вовсе может быть все внутренности видно, как на ладони.
- Как же Бог дозволил, чтобы существовали такие чудища рядом с нами! - воскликнула маленькая Маричка, и по рукам у нее поползли мурашки. Мать погладила ее по голове, обняла.
- Ты не бойся, донечка, они не всегда злые. Да, могут завести человека в лес, съесть и костей не оставить, погубить его душу, а могут и вывести из лесу того, кто заблудился, или вылечить того, кто заболел. Да и они не всесильны, против них есть свои средства. Если почувствуешь, что перед тобой лесной, спроси у него "Кто твой отец?" или "Как звали мать Иисуса Христа?" - и сразу он покажет тебе свою настоящую личину. И крестик всегда носи, больше всего они боятся креста.
Так говорила мать, а Петро стоял рядом и грустно слушал, не смея и слова произнести.
- А разве может человек жениться с лесными? - спросила Маричка.
- Может, но ничего хорошего в этом нет. А почему ты спрашиваешь? Откуда ты об этом узнала?
- Тот лесной назвал меня своей невестой.
Услышав это, мать побледнела. Ничего не сказала она, но уже на следующий день знало о том все село и молодых девушек стали запирать на замок.
- Говорят, лет сорок назад, - слышала Маричка шушуканье соседок, - один парень женился на лесной. Пошел за грибами в лес без креста и новой рубахи, вот она его и увела. До сих пор его можно увидеть воооооон на том холме - ни капельки он не постарел за эти сорок лет...
- Да, я тоже слышала. Это Иванов сын, Антонюка Ивана младшенький. Мать его к нему ходила, ходила, искала его в лесу, да только толку... Он уже совсем лесной стал, даже не говорит ничего. Одна кожа от него осталась.
- А я слышала, у Надийки, кузнецовой жены, как-то младенчик умер, только родился, сразу умер. Так она его прямо к лесным и отнесла - все равно некрещеный. И теперь он якобы с ними живет и ни капли не меняется, а Надийка вечно на реку к Троице ходит, потому что он там с русалочками плещется. Говорят, обычный на вид малыш, только бледненький...
- Слухи это все...
С замирающим сердцем слушала Маричка все эти разговоры, а соседки, болтая, не обращали на нее вовсе никакого внимания - что взять с малышки? Ведь было тогда Маричке всего девять лет.
Но Маричка все слушала и запоминала, и когда наступила Троица и начало вечереть, пошла она тихонько к дому кузнеца. А жил он прямо там, где начиналось поле. Села Маричка на том поле, делает вид, что жнет, а сама на кузнецову хату посматривает.
- Фьють! Фьють! - свистят и хихикают маленькие нявочки и русалочки, бегающие в поле среди ржи. - Маричка следит за Надийкой! Маричка следит за Надийкой и ждет, когда та пойдет к реке!
И смеются колокольчиком, и мяукают, как кошки, и плещутся, плещутся во ржи. С досадой смотрит Маричка на их бледные мертвые лица. Но тут подул ветерок, всколыхнулась рожь - и никого не стало, будто и не было никогда.
Начало смеркаться, небо порозовело, уже и первая звезда зажглась, как вышла Надийка со своего двора. Была это высокая, статная молодица с длинной косой, красивая и грустная, как ночь. Пошла, не оглядываясь, а Маричка тайком за ней.
Вышли они к реке, а там маленькие нявочки плещутся в воде, русалочки на ветвях качаются - сами беленькие, тоненькие, в белоснежных рубашках. Над рекой льется их песня:
- Мене мати породила, нехрещену положила...
Маричка застыла в страхе, спряталась за кустом, а Надийка идет смело прямо к реке.
- Человек! - пищат нявочки. - Это человек! Мы тоже! Мы тоже когда-то были людьми!
Подойдя к берегу, Надийка снимает с шеи крест и протягивает руки к одному из младенчиков, самому крохотному. Маленькие нявки прыгают вокруг того креста с любопытством и страхом, водят хороводы в высокой траве, и чудится Маричке, будто со спины у них видны все внутренности - и их маленькие красные сердечки, и кишечки, все, как у людей, но неуловимо другое. В страхе Маричка бежит домой.
На следующий день соседки опять шушукаются.
- Слышали, вчера Надийка, кузнецова жена, утопилась?..
- Нечего было ходить к реке на Троицу, еще и без креста...
Надийку хоронят всем селом, а еще через день, идя утром мимо реки, Маричка видит ее плещущуюся среди русалочек - но уже совсем другую, бледную, страшную, с расплетенными, растрепавшимися волосами и в белом саване.
Ужиная в тот вечер во дворе, Петро и его жена слушают смех, песни, музыку, доносящиеся прямо из леса. Другие селяне выходят на улицу, смотрят в сторону балки и крестятся, качая головами. Петро молчит, а его жена ворчит, убирая со стола:
- Радуются, празднуют присоединение к ним еще одной загубленной бессмертной души...
Позже Маричка, рвущая цветы на лугу, встретила там девочку своего возраста. Не сразу она поняла, что это не человек, а мавочка.
- О, а я тебя знаю! - сказала та девочка, едва завидев Маричку. - Ты будешь из наших!
Маричка впервые видела эту девочку и совсем не поняла сказанное ею, но отметила, что та чрезвычайно бледна и волосы у нее почему-то распущены, а не заплетены, как подобает.
- Как ты плетешь такие красивые венки? - восхитилась она, потому что мавочка держала в руках огромный венок из чебреца и полевых цветов.
- Нравится? - ответила мавочка и протянула ей. - Возьми, а лучше сядь рядом, и я покажу тебе, как это делается, и ты сама себе с десяток таких сплетешь.
Они сели на лугу, среди душистых полевых трав, и долго разговаривали - о цветах, венках, о том, как распознать пение соловья, а как зяблика и жаворонка. И всем была Маричке мила эта девочка, если бы не ее странная бледность лица и распущенные волосы. Что-то смущало Маричку.
- Почему я раньше не видела тебя у нас в селе? Где ты живешь? - спрашивала она.
- Там, - девочка махнула рукой куда-то в сторону.
- Покажешь мне?
- Нет, не могу. Тебе еще рано.
Не поняла Маричка, что это значит, и решила, что девочка не хочет пока звать к себе в гости незнакомку.
- А как тебя зовут?
- Что?
- Какое у тебя имя?
- Имя? Что такое имя?
Маричка растерялась. Впервые она встречала ребенка, не знающего, что такое имя.
- Но ты не можешь этого не знать. Как-то же тебя другие называют?
- А тебя как называют? - весело спросила девочка.
- Надийка, - зачем-то соврала Маричка.
- Ну и меня пускай так зовут, - ответила девочка и засмеялась высоким звонким смехом, похожим на кошачье мяуканье.
Они условились встретиться на следующий день и очень быстро подружились. И никто об этом не знал, и Маричка не догадывалась, что ее новая подружка на самом деле мавка. Они часто гуляли теперь по лесам и полям, пели песни, водили хороводы под музыку, доносящуюся из леса, но вот пришла зима с ее холодами.
- Я уйду на какое-то время, - сказала Надийка. - Мы не сможем видеться, но помни, что я люблю тебя очень сильно.
- Куда же ты уйдешь? И когда вернешься?
- Следующей весной.
Всю зиму Маричка ждала свою новую подругу, и вот на Зеленые праздники, прямо перед Троицей, встретила ее снова.
- Маричка, ты так выросла за эту зиму, а я осталась такой же маленькой! - сказала Надийка и рассмеялась.
- Ничего, ты вырастешь и станешь высокая и красивая, - заверила ее Маричка, но Надийка, странно улыбаясь, ответила:
- Я никогда не вырасту, Маричка, вот увидишь.
Все лето продолжалась их дружба, а с первыми холодами Надийка вновь попрощалась с ней и исчезла до следующей Троицы. И только когда Маричка чуть повзрослела, она начала задумываться о своей подруге.
- Почему ты не хочешь, чтобы я знакомила тебя с другими? У меня много веселых подруг, которые тебе понравятся.
- Они не такие, как мы с тобой. Давай будем только вдвоем.
И, конечно же, она не росла и не взрослела.
Когда Маричка рассказала о новой подруге родителям, мать предположила, что Надийка - дочка одной из тех семей, что приезжают в их село на подработки, и именно потому она появляется только летом. Но Петро слушал внимательно и, когда мать вышла, сказал дочери:
- В следующий раз, как ее увидишь, спроси "Кто твой отец?" и послушай, что она ответит, а еще лучше спроси "Как звали мать Иисуса Христа?", и сразу все сама поймёшь. Если она нечистая сила, она имя Бога и Богородицы не сможет произнести. И никогда не снимай креста!
И когда в следующий раз Маричка увидела Надийку на лугу, она вспомнила отцовы слова и села рядом с ней на траву.
- Можно я у тебя кое-что спрошу, чего не спрашивала все эти годы и что может тебе показаться странным?
- Спрашивай, - беззаботно ответила Надийка.
- Как зовут мать Христа?
Надийка некоторое время молча перебирала цветы, а потом негромко ответила:
- Твоим настоящим именем, которое ты мне так и не сказала, в то время как я тебе ни разу не соврала.
Маричка удивилась такому ответу, но решила, что Надийка могла узнать ее имя от кого-то из сельских, поэтому задала второй вопрос из подсказанных ей:
- Кто твой отец?
Надийка взглянула на Маричку странно и с улыбкой сказала:
- Кто это тебя надоумил у меня такое спросить? Хватит тебе знать и того, что у моего отца столько имен, сколько у него детей, и что ты их и сосчитать никогда не сумеешь, и он отец всем бесам, и лесным, и ведьмам, и русалкам, и всякой твари, от которой вы защищаетесь, и когда-нибудь ты сама воочию увидишь его, потому что твой родной отец продал тебя лесным!
И, зло расхохотавшись своим визгливым кошачьим смехом, она швырнула цветы на землю и умчалась в лес.
Грустная и напуганная, вернулась Маричка домой и рассказала обо всем родителям. Услышав это, мать побледнела и спросила:
- Петро, что это значит, - продал свою дочь лесным?
Петро отмалчивался и отнекивался, словно в воду опущенный, а она все наседала на него, и тогда он сдался и признался:
- Тогда, когда лесной излечил меня от болезни, загадал он мне, что я взамен должен буду отдать ему то, что ты прячешь у себя в животе, но откуда же я мог знать, что это он про Маричку! Мы же с тобой уже были старик со старухой!
Вымолвил это, упал на землю и умер.
Отпели Петра, а после похорон мать сказала Маричке:
- Носи свой крест на шее и не снимай, даже если я буду тебя просить и даже если тебя об этом будет просить наш батюшка и кто угодно из знакомых и незнакомых, потому что от лесных нигде не спрячешься, но пока ты носишь крест, они будут не в силах тебе что-то сделать.
Так шли годы. Маричка выросла и стала красивой девушкой, которая красива не только длинными черными косами и румяным лицом, но и веселым нравом, и добротой, и набожностью, которая прежде всего крылась в ее страхе перед лесными. Ведь как и раньше, ее кто-то звал из лесу каждую ночь, начиная с Зелёных праздников перед Троицей и аж до самых холодов. И часто видела она, как там, на холме, стоят какие-то люди, и смотрят прямо на нее, и зовут ее, машут руками, и как будто бы среди них даже есть ее подружка Надийка. И летними ночами, когда из леса доносилось пение соловьев, и сладко пахло цветами, и слышны были песни и музыка лесных и кошачий смех Надийки, Маричка с силой сжимала свой крест на груди, потому что казалось ей, что вот-вот ее сердце не выдержит, так нежно они звали ее.
Однажды Маричка работала с матерью в поле. Наступил жаркий полдень, и мать сморил сон. Маричка прилегла было рядом с нею, но проснулась словно от тихой музыки и мелодичного смеха. Прямо на их поле кружился хоровод, и ей казалось, что в нем мелькает знакомое лицо. Она приподнялась и села на траве - кто же это решил водить хоровод прямо в полдень посреди жатвы? Такие знакомые лица, но никак не разобрать. Маричка встала и пошла к хороводу, намереваясь приблизиться, но сколько она ни шла, хоровод все не приближался, но и не отдалялся, словно маня ее к себе, приглашая вступить в круг веселого танца. Вот она подошла еще немного ближе, присмотрелась - да там ведь сам Петро, ее отец! Смеется, смотрит на нее и зовет ее:
- Дочка, иди к нам, скорее!
И песня такая влекущая, веселая, и смех такой радостный, но вот только хоровод почему-то не становится ближе. Кого это держит отец за руку? Да это же та самая кузнецовая жена, которая однажды утопилась в реке.
- Маричка, иди к нам, скорее! - весело кричит она.
И самая маленькая фигурка в хороводе - ее подружка Надийка, снова доброжелательная, больше не злая, тоже машет рукой, манит, зовет:
- Маричка, иди скорее к нам! Иди, потанцуем, споем наших песен! Крест сыми, и мы тут же возьмем тебя в наш танец!
И тогда Маричке начала музыка казаться уже не веселой, а странной и словно не имеющей никакой гармонии в себе и оттого жуткой. Она остановилась, схватилась за крест на груди - и тут же хоровод исчез, и она обнаружила, что стоит в самой балке, а над ней нависает черной страшной стеной лес.
После этого случая Маричка стала грустной и нелюдимой. Всего она стала бояться, от всего тревожиться. Все реже гуляла с подружками, старалась не выходить со двора и даже перестала ходить к колодцу - ее старенькой матери пришлось теперь носить воду самой.
- Прости, - говорила Маричка, - но как ни подойду к нему, так они зовут меня из темноты, с самого дна. Боюсь, что однажды не выдержу, и что-то такое там в колодце увижу или услышу, что сама сигану вниз.
Когда Маричке исполнилось пятнадцать, она приняла решение навсегда покинуть село и уйти в монастырь, где, как она надеялась, никогда бы не нашли ее лесные люди и где не слышны были бы их голоса. При свете свечи она как раз собирала свои вещи, когда ненароком подняла голову и увидела томящуюся за калиткой Надийку, ее маленькую подружку детства, которая так и не стала старше ни на год. Все забыв от радости, Маричка выскочила за порог.
- Надийка! - она выбежала со двора на улицу. - Маленькая моя Надийка! Ты пришла проведать меня! Я уезжаю в монастырь, уезжаю навсегда.
- Я знаю, - ответила Надийка. - Потому и пришла попрощаться с тобой. Помнишь ли ты наши песни?
До полуночи простояли они там, в благоуханной летней ночи, вспоминая свои былые танцы и разговоры, когда Надийка наконец сказала:
- Вот тебе и пора. Как жаль, что мы не увидимся больше, ведь ты уходишь в обитель того, чье имя нам даже произносить нельзя.
- Но почему вам нельзя произносить его имя? - спросила Маричка.
- Неужели ты так до сих пор и не поняла, кто мы?
- Поняла, но все же мне хотелось бы как-то исправить твое положение, - ответила Маричка, - ведь ты моя подруга.
И тогда Надийка стишила голос так, чтобы ее точно никто не услышал, и сказала:
- Ты сама знаешь, что было бы для меня лучшим подарком. Дай мне имя, ведь у нас нет имён, как и души.
И тогда Маричка сняла со своей шеи крест и надела его на шею Надийке, говоря:
- Теперь он твой, Надия.
И тут же Надийка исчезла, и ее окрещенная душа улетела в рай, а Маричка лишилась своей защиты и лесные люди, только того и ждавшие, схватили ее. И ее мать, проснувшись утром, не нашла от нее ничего, только следы двух пар ножек у калитки, в одной из которых обе ножки были левыми. Так она и догадалась, что случилось.
И весь день после того громко и радостно играла музыка из леса, празднуя присоединение к лесным новой души, и сельские дети выбегали за калитки на улицу, смеясь и танцуя в пыли, и только старая Маричкина мать плакала, зная, что все это значит.
Так исчезла Маричка. Часто мать видела ее издали, в белой рубахе она выходила и стояла на холме возле леса, смотрела на родной дом, махала рукой, будто чувствуя материнский взгляд издалека. Работая в поле, видела мать ее в хороводе, который водили вдалеке мавки и русалки, но сколько ни шла, не могла к ней приблизиться. И сколько бы ни ходила в лес в поисках дочери, сколько бы ни звала ее, никогда не находила и следа ни Марички, ни лесных людей - хоть и обошла уже весь лес вдоль и поперек.
Всю зиму она проплакала, не видя своей Марички, потому что зимой лесные люди крепко спят, а на Зелёные праздники, перед самой Троицей, увидела свою дочь у калитки поздно вечером, когда уже ложилась спать. Не помня себя от радости, выбежала мать, отворила калитку, заобнимала свою Маричку, покрыла ее поцелуями.
- Ты, меня, мама, - сказала Маричка, - во двор сама введи, а то я без твоего приглашения больше войти не могу.
И мать, рассыпавшись в приглашениях, просила Маричку войти во двор, ввела ее в хату и посадила у огня. Насыпала ей самой лучшей еды, села рядом, взяла за руку:
- Ты мне, дочка, скажи, чего тебе приготовить? Самых лучших, самых любимых твоих блюд сейчас наварю, лишь бы тебя порадовать.
- Что ты, - отвечала Маричка, - нельзя мне больше есть вашей еды, я же теперь лесная. Лесные скорее вас самих съедят, чем вашу еду.
Удивлялась мать таким словам и спрашивала:
- Чем же ты питаешься там, в лесу? И что там делаешь? Как к тебе относятся лесные люди?
- Прости, мама, - снова отвечала Маричка, - мне мой муж строго-настрого запретил рассказывать о том, как мне там живётся с лесными. Если хоть слово скажу, тут же упаду и умру, как когда-то мой отец.
Долго они сидели и говорили, вспоминали былое, плакали об отце, но ни слова не проронила Маричка о том, как жилось ей с лесными. Все время это мать держала ее за руку, и рука ее была холодная, как лёд. Всю ночь они так пробеседовали, а когда начало светать и запели первые петухи, она увидела, что Маричка бледна, как бумага, и глаза ее стали будто нарисованные, и что она совсем уже лесная и мало похожа на человека.
- Вот и пора мне идти, мама.
- Что ты такое говоришь, Маричка? Старая я уже, как я проживу без тебя? Мне лучше умереть, чем снова остаться одной, без единственной дочери.
- Я всегда буду махать тебе издали, ты только почаще смотри вдаль, на холмы, на поля. А на следующую Троицу мне опять будет разрешено к тебе прийти. Только именем этим меня больше не называй, я его уже не ношу.
И как ни просила ее мать, как ни цеплялась за руки, - встала дочь и ушла. И снова год ее не было, появлялась лишь на холме маленькой фигуркой, выходящей из леса, и только в хороводах вдали. И сколько бы мать ни звала ее, Маричка на свое имя больше не откликалась.
Зимой, когда Маричка уснула вместе с лесными людьми, мать совсем затужила и заболела от тоски. Соседки приходили ее проведать, приносили ей еду, боялись, что помрёт. Одна из них, узнав причину горя, сказала:
- Когда снова наступит Троица и твоя Маричка придет к тебе, забери у нее что-нибудь из одежды, и тогда она не сможет вернуться к лесным и останется вместе с тобой.
Мать запомнила эти слова. С трудом и нетерпением дождалась она Троицы, и вот наступил вечер, и с первой звездой появилась Маричка у ворот. С трудом переставляя ноги, вышла больная мать и впустила ее.
- Болеешь, мама?
- Болею, дочка.
- Знаю, нам оттуда из лесу все видно. Но не переживай, я принесла тебе то, что тебя вылечит. Лесные люди научили меня, как исцелить тебя.
И правда, несла она в подоле своей юбки какие-то травы и корешки. Приготовила их странным образом, остудила и дала своей матери выпить, той и полегчало немного.
- Я научу тебя, и ты будешь сама собирать их, исцелишься и исцелишь других. Только пей их каждый день, не забывая, иначе умрёшь, и мы больше не увидимся с тобой, ведь вы, люди, после смерти отправляетесь в рай, а мы, лесные, можем жить не одну тысячу лет, но после смерти на небеса нам дороги нет.
Так вы́ходила Маричка свою мать и к утру та встала на ноги. Почувствовала она в себе крепость и силы и решила выполнить рассказанное соседкой. И утром, когда запели петухи, и Маричка встала, чтобы уйти, мать посунулась к ней, будто чтобы обнять ее, а сама сорвала с ее головы вышитый платок и тут же бросила в печь.
- Знала я, мама, что тебя научили такому, - грустно сказала Маричка, - но не знала, что ты решишься так со мной поступить. Но и ты многого не знаешь обо мне. Кто хоть раз поел пищи лесных, обязан будет вернуться к ним рано или поздно, только если они сами не отпустят его. А меня ни за что не отпустят, и ребеночка моего я теперь не увижу благодаря тебе.
Такое сказала и больше ни слова не произнесла. Почти год жила со своей матерью, делала всю работу, но сколько бы мать не говорила с ней, Маричка больше и звука не издала, бледная, молчаливая, всегда грустная. К еде она тоже ни разу не прикоснулась и за ворота ни разу за весь год не вышла, а когда из лесу доносились музыка и пение, смотрела на него в открытое окно и плакала, тоскуя по своему малышу. И мать все больше злилась на нее.
- Что ты плачешь по своему ребенку, - говорила она. - Он ведь и не человек даже.
Соседи приходили к Маричке, и она исцеляла их болезни, как научили ее лесные люди, но делала она это грустно и молча. И соседи пугались ее нового облика и поведения, и ходили о ней по селу разные слухи.
Прошло некоторое время, наступила зима, и начала Маричка сохнуть и чахнуть, и даже сама себе она не могла помочь. Слегла она и целыми днями лежала на лавке, и наконец впервые за много дней заговорила с матерью:
- Чувствую я, что скоро умру, мама. Вот бы только дожить мне до Троицы, чтобы увидеть моего ребеночка, тогда бы я уже и умерла спокойно.
Разволновалась мать, услышав это. Села она и начала вышивать платок, подобный тому, который сожгла в печи.
- Глаза у меня уже слабые, - приговаривала она, вышивая, - и руки меня плохо слушаются, но неужели я как мать твои материнские чувства не уважу? Ведь как я люблю тебя, так и ты любишь свого ребенка, кем бы он ни был. Ты, дочка, только доживи до Троицы, и мне до Троицы дай Бог сил дошить.
Шли дни, и становилось Маричке все хуже. Однажды темной зимней ночью, когда мать уже спала, разразились метель и буря. Маричка лежала, слушая завывания ветра в ночной трубе, как вдруг послышался ей его в вое детский плач.
- Это же мой лесной малыш! - воскликнула она и вскочила с лавки. Накинула на плечи вышитый матерью платок и выбежала во двор. - Прилетел, маленький, голодный, ко мне! Не может спать без меня!
Она выбежала со двора и начала метаться по темной заснеженной улице. То тут, то там слышался младенческий плач, но так, как платок ещё не был дошит, Маричка никак не могла увидеть своего ребенка и коснуться его. Кинулась она прямо в лес, ступая босыми ногами по снегу. Пробежала всю балку, взобралась на холм - все ей казалось, что лесные выглядывают там из-за деревьев, покачиваясь, и что их бледные лица улыбаются ей. Но сколько она ни бегала по лесу, не могла вернуться к лесным, потому что её платок был недошит.
- Ты не такая ушла, как вернулась, - тихо и глухо говорили лесные из-за деревьев, а может, то ветер шумел. - Мы не узнаем тебя.
То туда, то сюда бегала Маричка по снегу, ища лесные тропы, пытаясь найти своего ребенка, и слышался ей его плач то где-то совсем близко, то тут же где-то далеко. То и дело видела она вдалеке лесных, но никак не могла нагнать их.
Выбившись из сил, упала она на землю и уснула. А когда проснулась, то солнце уже пригрело, и снег начал таять. И увидела Маричка, как у самого ее лица что-то тускло поблескивает в грязи странным, болезненным, но манящим светом.
Начала она рыть землю ногтями и выкопала маленький крестик - тот самый, который много лет назад бросил на землю ее отец Петро, продавая ее душу лесным. И как только схватила Маричка этот крестик, он холодом обжёг ей руку, и вспомнила она, что когда-то ее звали Мария, и тут же ее душа к ней вернулась.
А тем временем мать ее металась по дому и двору, ища свою Маричку. Выбежала она за калитку, и увидела следы на грязи - и у тех следов обе ножки левые. Кинулась она по тем следам так быстро, насколько ей хватало ее старческих сил, и в итоге нашла в лесу замёрзшую Маричку, сжимающую в руке маленький грязный крестик.
- Я отсюда не уйду, - сказала ей Маричка, - прямо тут на этой осине повешусь, если лесные люди не отдадут мне моего ребенка.
Но деревья только шумели равнодушно голыми ветвями, и ни один из лесных не вышел к ним. А мать посмотрела на Маричку внимательнее и увидела, что в лицо к ней снова вернулся цвет и черты стали прежними, как у настоящего человека.
- А ещё лучше, знаешь, что я сделаю? - закричала Маричка. - Принесу огонь из печи и весь лес подожгу! Пусть сгорит он вместе со всеми лесными, со всеми зверями и птицами и, если не вернут мне моего малыша, пусть не достанется тогда он никому!
И она решительно побежала по тропе прочь из леса, а старенькая мать едва поспевала за ней. Но не успела она выйти на опушку - лесные выступили из-за деревьев ей навстречу, высокие, бледные, со страшными лицами. Один из них вынес на руках крохотного младенчика и молча протянул его Маричке. Схватила она своего малыша и бросилась прочь, а лесные люди остались стоять, враждебно глядя ей вслед.
И отойдя от них на некоторое расстояние, Маричка и ее мать замедлили шаг. Стараясь не глядеть на страшное лицо младенчика, старуха сняла с себя крестик и надела ему на его крохотную шейку, и тут же он порозовел и стал, как все обычные дети. И назвали его Петром.
Долго они шли, а лес все никак не заканчивался. И сказала Маричка своей матери:
- Страшно мне, что лесные люди решили отомстить нам и не выпустить нас из леса. Слишком легко отпустили они нас, и вот я вижу, что лес ведь давно должен был кончиться.
И только она это сказала, как между деревьев просветлело и они вышли на опушку, прямо на холм. Но перед ними не было внизу ни их села, ни их хаты, а только выжженное поле и черная земля. Спустившись, долго они брели по холоду, пока не встретили какого-то человека, который сказал, что было на том месте когда-то село, но по легенде лет сто тому назад его вместе со всеми жителями со злости спалили лесные люди, прогневавшись на одного из них.
Основано на украинских народных сказках.
Текущий рейтинг: 70/100 (На основе 34 мнений)
