Железнодорожная мистерия

Доцент Юнкеровский сидел на скамейке возле здания вокзала Ростов-Главный и наблюдал за интереснейшим явлением. Недалеко от него, на газоне, в круг собралось не меньше десятка воронов. Чёрные птицы обступили трупик своего собрата и, не двигаясь, вперили в него взгляды глаз-бусин. Один из участников похорон вздрогнул и нарушил тишину утробным клёкотом, остальные тут же подхватили вслед за ним. В разогретом заходящим солнцем летнем воздухе разносилась многоголосая траурная песнь.

Птичья панихида длилась недолго. Вскоре вороны так же одновременно замолчали и разлетелись.

– Добрый вечер, Борис Александрович, – раздался прямо над ухом Юнкеровского мягкий мужской голос. Увлечённый созерцанием вороньих похорон, доцент не заметил подошедшего к нему человека.

Взгляд скользнул по остроносым туфлям, бело-серым брюкам в вертикальную полоску, такому же полосатому пиджаку. Перед Борисом Александровичем стоял высокий пожилой мужчина в шляпе, со смуглой кожей и аккуратными седыми усами. Глаза его были скрыты тёмными очками.

– Здравствуйте. Вы из ЮФУ? – спросил Юнкеровский. Руководство университета, в котором он несколько часов назад выступал с лекцией, обещало доставить на вокзал какой-то особый подарок.

– Верно. Мы благодарим Вас за участие в нашей конференции и хотим вручить небольшой презент. Не волнуйтесь, университетский фонд не обеднеет, – в ладонь Бориса Александровича легла золотая монета с неровным двуглавым орлом и небольшим отверстием над ним.

– Это же наградная, такие Алексей Михайлович выдавал… – сбивчиво проговорил доцент, поражённый ценностью «небольшого презента».

– Выдавал казакам Запорожского войска. Владелец конкретно этой погиб на юге области во время войны с Турцией. Берите, артефакт как раз по Вашей специализации, – незнакомец расплылся в благожелательной улыбке.

«Время!» – вспыхнула в голове Юнкеровского мысль. Оглянувшись на увенчанное часами высокое здание вокзала, он понял, что опаздывает. Борис Александрович пробормотал благодарности и бросился к входу. Быстро пройдя досмотр, он пронёсся до нужной платформы и еле успел сесть на поезд. От вынужденной пробежки нестерпимо закололо в сердце: всё-таки возраст и многолетняя кабинетная работа давали о себе знать.

Держась за стену, Юнкеровский добрался до своего купе и повалился на нижнюю полку. Когда сознание вернулось, солнце уже село. Мерно перестукивались колеса, звякала, ударяясь о стенку стакана, ложка. С тяжёлым вздохом доцент приподнялся на локтях и посмотрел на соседнюю нижнюю полку. Напротив него сидел мужчина в спортивном костюме и с чётко наметившейся проплешиной на голове. Попутчик смотрел что-то в смартфоне и не сразу заметил, что Юнкеровский пришёл в себя. Доцент кашлянул.

– Опа, гляди, раздуплился, – сосед по купе скользнул взглядом по Борису Александровичу и задрал голову.

Человек, сидевший на верхней полке, сразу же спрыгнул вниз и также уселся напротив Юнкеровского. Второй попутчик был немолод и бородат, морщинистое лицо окаймляли серебристые волосы, ниспадавшие на плечи. Глаза за стёклами роговых очков, казалось, светились изнутри. Интеллигентно-одухотворённое выражение лица контрастировало с камуфляжной курткой, накинутой на грязную футболку.

– Вы в порядке? – с участием спросил седой мужчина.

– Да, всё хорошо. Наверное. В последнее время сердце и давление начали беспокоить, надо бы к врачу записаться, – Борис Александрович нервно усмехнулся. Постоянные конференции и написание докторской диссертации не оставляли времени даже на это.

– Мужики, вы бутерброды будете? – вклинился человек в «Адидас», доставая из сумки кулёк и термос. – Кстати, меня Толяном зовут. Я до Воронежа, на работу еду.

– Благодарю, я не голоден. Борис, еду в Москву. Домой возвращаюсь.

– Я тоже откажусь, пожалуй. Ах да, меня зовут Елисей, – мужчина одарил соседей по купе улыбкой и перебрался к окну. Конечную точку своего путешествия он предпочёл не называть.

Юнкеровский вспомнил о пропущенных звонках и достал телефон. Целых три, все из университета. Пока связь ещё ловила, доцент быстро перезвонил.

– Добрый вечер. Простите, не мог ответить.

– Ничего страшного, – послышался в трубке голос декана исторического факультета, – я хотел бы извиниться за то, что не успел передать Вам подарок. Завтра же вышлю его по почте, назовите, пожалуйста, адрес.

– Но ведь мне его уже передали, – удивлённо ответил Юнкеровский, – наградную монету Алексея Михайловича.

– Что? – теперь растерялся уже декан. – Вам должны были передать… – сигнал пропал в самый неподходящий момент.

– Пр-роклятье, – Борис Александрович устало прислонился лбом к стеклу. Прошедший день настолько его вымотал, что не было никакого желания разбираться в случившемся.

За окном мелькала степь, освещённая полной луной. Когда светило закрывали облака, чернота на земле и на небе сливались, отчего казалось, что мир за пределами вагона переставал существовать. Промелькнуло белое облезлое здание станции с двускатной крышей. Название Борис Александрович разглядеть не успел. «Ту-тук, ту-тук, ту-тук, ту-тук», – звук колёс убаюкивал.

Доцент уже почти заснул, когда заметил ту же самую станцию, которая давно должна была остаться позади.

– Померещилось, что ли? – Юнкеровский отстранился от окна.

– Одну и ту же станцию видел? – поинтересовался Толян. – Ты не переживай, тут иногда такое бывает.

– В каком смысле?

– На железной дороге пространство и время в бублик заворачиваются. Колёса постоянно одинаково стучат, рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, слева и справа ровное поле. Как ты докажешь, что всё это есть на самом деле? Точно тебе говорю, «железка» нашему миру не принадлежит или, может, наш с чужим соединяет.

– Интересная гипотеза, – снисходительно улыбнулся Борис Александрович, – но мне, как учёному, не близка подобная мистика.

– Зря, – подключился Елисей, до этого сидевший без движения, – различные паранормальные явления зафиксированы в железнодорожном фольклоре. Вам приходилось слышать истории о Путевом Обходчике?

– Конечно, но это ведь всего лишь легенды.

– Не бывает дыма без огня, – парировал собеседник.

– Обходчик – это ещё что. Мне батя покруче байку рассказывал, – с придыханием начал Толян, – в восьмидесятые его корефан полосатого фраера видел. Чо вы скалитесь? Костюм у него был в полоску. Корефан этот багаж таскал. Когда хозяин в тамбур покурить выходил, он дверь снаружи закрывал, забирал чемодан и на ближайшей станции с поезда соскакивал. Вот свистнул он вещи этого мужика, на улице чемодан открыл – а там младенцы мёртвые.

– Скорее всего, эта история является отражением в народе преступлений Чикатило, и никакого, гм, полосатого фраера никогда не существовало, – сказав это, Юнкеровский вспомнил одежду незнакомца с вокзала. Совпадение, конечно, получилось интересное.

– А Вы верите в Бога? – неожиданно спросил Елисей. – Среди историков довольно много верующих.

«Странно, я ведь не говорил, чем занимаюсь. Неужели стал настолько известным?» – эта идея даже немного польстила Борису Александровичу.

– Нет, – ответил он, – а к чему вопрос?

– Некоторые верующие отрицают существование сверхъестественного, которое исходит не от Всевышнего. Никогда не понимал такую позицию. Это самоуспокоение, причём довольно сомнительной эффективности.

– А Вы верующий, я правильно понимаю? – доцент всё яснее чувствовал, что перед ним какой-то фрик.

– К сожалению, нет, но по другим причинам. Мне просто не нужно верить, потому как я точно знаю, что Он есть. А ещё я знаю, что сейчас лучше бы сгруппироваться. Если знаете какие-нибудь молитвы, то читайте.

Внезапно погас свет. Вагон ощутимо тряхнуло, раздался оглушительный скрежет: поезд экстренно тормозил. Юнкеровский рефлекторно схватился за подпорку верхней полки. Толян, не успевший среагировать, с криком влетел головой в стену и сполз на пол.

– Проклятье, что это было?! – прорычал доцент.

– Конечная, – мрачно произнёс Елисей, – что бы ни случилось, сохраняйте спокойствие. Это сложно, но от этого зависит Ваша жизнь, – тоже удержавшийся при торможении поезда, он встал со своего места и закрыл дверь на замок.

Борис Александрович взглянул на окно. Луна освещала ровный ряд голых берёз, низко склонившихся прямо к вагонам. Выглядело это так, как будто неведомая сила тянула деревья к земле. Тонкие ветви, похожие на длинные бледные пальцы, еле заметно шевелились, несмотря на отсутствие ветра. Не успев удивиться, доцент вскрикнул от пронзившей правую руку боли. Ладонь словно облили кипящим металлом.

Елисей в ту же секунду оказался рядом и заткнул Юнкеровскому рот.

– Умоляю Вас, тише, – зашипел он. Второй рукой он поднёс пясть соседа к окну. В белёсом свете стало видно, что наградная монета вросла в ладонь и обожгла по краям кожу. Борис Александрович почувствовал, как спина покрывается холодным потом. Всё происходящее напоминало дурной сон, галлюцинацию, точно не могло происходить на самом деле.

– Что происходит?! – яростно зашептал доцент.

– Зря Вы взяли подарок у незнакомца. Теперь Вас ищут.

– Кто?

– Те, кто питаются смертью. За тысячелетия существования человечества мы наплодили столько смерти и страданий, что создали отдельную экологическую нишу. Эти существа, тени… теперь считают, что Вы их еда.

Ветки за окном шевелились всё активнее, стучались и царапались в стекло. Теперь Борис Александрович был уверен, что перед вагоном стояли не деревья, а нечто, мимикрировавшее под них. Из-за двери донеслись странные звуки: хриплое гортанное пение, сопровождаемое ритмичным постукиванием по стенам. Юнкеровский смог различить около пяти голосов. И, похоже, процессия неумолимо приближалась. В купе потянуло могильным холодом.

Борис Александрович вжался в стенку и с ужасом ждал, что будет дальше. Елисей же, сохранявший спокойствие, смотрел то на стекло, которое безуспешно пытались разбить скрюченные пальцы-ветви, то на лежавшего без сознания Толяна.

Тени всё же почуяли Юнкеровского. Прямо за дверью послышались сипло-шипящие голоса. Судя по интонациям, они о чём-то спорили. Наконец они замолчали и стали изо всех сил дёргать дверь.

– Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое… – забормотал вполголоса Борис Александрович. На войне атеистов не бывает.

Вагон содрогался от ударов с двух сторон, раздавались стук, скрежет, хрипы и завывание. По спине доцента струился холодный пот, а мысли уходили всё дальше от жуткой действительности. Перед глазами возникло бескрайнее поле с высокими колосьями пшеницы, посреди которого лежал, обхватив голову руками, мужик средних лет. Перед ним валялся раскрытый чемодан, в котором алели окровавленные тела младенцев. А к ним тянула руки, заслоняя солнце, громадная фигура в полосатом костюме и в шляпе.

– Борис, всё кончилось, – Елисей осторожно коснулся плеча Юнкеровского, – нам нужно скорее выбираться отсюда.

– А… а он? – доцент покосился на Толяна.

– С Анатолием всё будет хорошо, он скоро придёт в себя. А вот Вам угрожает большая опасность. Те силы, от которых Вы приняли метку, идут за нами по пятам. Благо, до утра ещё есть время.

Елисей помог попутчику подняться, открыл дверь и жестом пригласил Юнкеровского за собой. Тот спокойно подчинился, понимая, что искать в происходящем смысл уже поздно.

Мужчины быстро шли по тёмным вагонам к хвосту поезда. Вокруг царила полная тишина, после неудачной осады казавшаяся неестественной, неправильной.

– Остальные пассажиры спят, – шепнул Елисей, – когда поезд снова тронется, они проснутся. А мы уже будем далеко отсюда.

– Куда мы вообще идём?

– К человеку, который сможет Вас вылечить. Некоторые могли бы звать его Иваном. Впрочем, я обращаюсь к нему по другому имени.

– Какому же? – Борис Александрович всё меньше понимал собеседника.

– Скоро узнаете.

В последнем вагоне Елисей выбил ногой дверь и спрыгнул на рельсы. Юнкеровский последовал за ним. Летняя ночь встретила двух беглецов прохладой. Железная дорога убегала до самого горизонта, залитая ровным лунным светом. По небу рассыпались серебряными брызгами звёзды.

– Не засматривайтесь на местные красоты, – Елисей словно прочитал мысли Бориса Александровича, – задерживаться на одном месте опасно. И нам лучше побежать.

«Ту-тук, ту-тук, ту-тук», – бухало сердце, повторяя ритм колёс поезда и ускоряясь. Юнкеровский быстро перепрыгивал по шпалам, но делать это было всё сложнее. Спина Елисея мелькала впереди, отдаляясь, когда доцент уставал особенно сильно. У старика, похоже, сил было намного больше, чем у Бориса Александровича, которому только недавно исполнилось пятьдесят.

– Нет, кх-х, не могу больше, – сквозь одышку тяжело проговорил Юнкеровский.

Елисей тут же подошёл к нему и закинул руку мужчины себе на плечо.

– Вот, так идти будет легче.

– Спасибо, – немного восстановив дыхание, поблагодарил его доцент, – а где мы вообще находимся?

– Как бы Вам сказать… посередине между материальным и трансцендентным мирами. Сейчас мы скорее находимся в специфическом состоянии, а не в каком-то конкретном месте. Железная дорога, как верно заметил Анатолий, служит соединяющей осью. А мы по ней движемся.

– Я сплю?

– Если Вам так будет легче, считайте происходящее сном. Но этот сон страшный, в нём и погибнуть можно. Так что сохраняйте бдительность.

Степь постепенно сменилась болотом. Тут и там торчали камыши и искорёженные низкие деревца, корни которых сгнили в застоявшейся воде. Иногда между камышами за несколько секунд проносились и гасли пятнышки света. Борис Александрович с интересом следил за игрой блуждающих огоньков, которые ему до этого приходилось наблюдать всего один раз.

– Я не уверен, что Вы хотите это видеть, – деликатно заметил Елисей, – в болоте не фосфор горит. Знаете, почему такое явление называют свечами покойников?

Присмотревшись, доцент разглядел выхваченные огоньками из болотной мглы бледные лица. «Утопленники», – с замиранием сердца подумал он.

Воздух вокруг становился всё более сырым и плотным. Со стороны топи наползали клочья тумана, напоминавшие пропитанную гноем вату. Мертвецы уже не скрывались и выстроились вдоль путей, сверля путников немигающими взглядами. Вскоре их скрыл туман, видны остались лишь огоньки свечек.

– Дальше можете доверять только своим ногам, – сосредоточенно произнёс Елисей, – зрение бессильно, а слух будет Вас обманывать. Ни в коем случае не сходите с железной дороги, на рельсы они, – мужчина кивнул вбок, – забраться не могут.

– Но… Елисей, Вы же ведёте меня…

– Пока что. В этом тумане нельзя быть уверенным ни в чём.

Через несколько десятков мелких шажков Борис Александрович почувствовал, что остался один. Юнкеровского парализовал страх. Он оказался брошен посреди мрачного болота без связи и даже без понимания, что происходит вокруг. В голову полезли мысли о диссертации, которую уже никогда не дописать, но их быстро вытеснило осознание чего-то более важного: за стеной тумана, за километрами рельсов и шпал остались жена и сын. Работа отнимала всё время, и доцент виделся с ними редко, иногда не перекидываясь ни единым словом за весь день. А теперь…

– Боря, Боря, мы здесь, – раздался из тумана до боли знакомый женский голос.

– Пап, не бойся, иди к нам, – это Юнкеровского звал уже сын.

– Я не должен верить слуху, в тумане нет людей, нет, нет. Нет! Замолчите! – крикнул Борис Александрович невидимым источникам голосов.

Осторожно, шаг за шагом, Юнкеровский продвигался по железной дороге, чтобы не оступиться, не упасть с насыпи в зловонную топь. Её обитатели оживились: из-за грязно-белой завесы доносились плеск воды и свистящий шёпот.

– Бо-о-оря, что же ты? – болотные твари уже не пытались притворяться, и в их голосах слышались квакающие нотки.

– Отстаньте! Бы-ы-ыло хорошо-о-о, бы-ы-ыло так легко-о-о, – чтобы отогнать страх, доцент затянул песню из времён, когда молодость уже почти закончилась.

Полная луна, которая теперь казалась лампочкой Ильича в мутном плафоне, почти не давала света. Глаза застилала белая пелена, влажный воздух был таким плотным и тяжелым, что, казалось, забивался в лёгкие.

– Сто семьдесят пять, сто семьдесят шесть, сто семьдесят семь, – счёт времени свёлся к счёту шагов. Так было хоть немного спокойнее.

Душераздирающий крик Елисея выбил Бориса Александровича из колеи. Похоже, провожатый попал в беду. Так орать мог только человек, которого заживо режут на куски. Топь смотрела на доцента тысячами хищных взглядов: как же ты поступишь, бросишь товарища в беде?

«…нельзя быть уверенным ни в чём!» – настойчиво твердил внутренний голос, однако в криках из тумана было столько боли и ужаса, что Юнкеровский не смог пройти мимо.

Как только нога доцента оказалась за пределами железнодорожного полотна, её схватила мертвенно-белая рука. От прикосновения пальцев покойника конечность парализовало, чем нежить тут же воспользовалась, со всей силы потянув за неё. Не удержавшись на второй ноге, Борис Александрович с криком упал на насыпь. Удар позвоночником о рельс выбил из доцента дух, и он не сопротивлялся, пока рука утаскивала его в болото. Уже погрузившись в зловонную воду, Юнкеровский увидел яркую вспышку света, после чего сознание его покинуло.

– Прямо дороженька: насыпи узкие, столбики, рельсы, мосты, – шептали и шипели доценту ломаные голоса.

– А по бокам-то всё косточки русские… Сколько их! Боренька, знаешь ли ты? – присоединился к ним «полосатый», встретившийся на вокзале.

– Борис, Борис, Вы меня слышите? – перебивал их Елисей.

– Да всё с пацаном нормально будет, не боись, – а этот старческий голос не был знаком Юнкеровскому.

Борис Александрович с трудом открыл глаза и осмотрелся. Ему хотелось верить, что всё случившееся было сном, что он спал в своём купе, а сейчас проснулся, но…

Но доцент лежал на полу станции, освещённой старой аляповатой люстрой. Над ним, почти касаясь волосами его лица, склонился растерянный Елисей. Рядом сидел худой мужчина, выглядевший намного старше, с лысой головой и длинными седыми усами.

– Наконец-то очухался! – радостно воскликнул старик. События повторялись, всё больше напоминая дурной сон.

– Борис, это дед Семён, – сказал Елисей, – он следит за этой станцией. И из тумана нас вывез, кстати.

– Угу, на дрезине вытащил. Твари те ужо лапищи тянули, а я фьють – и дёрнул вас из болота проклятущего.

– Что. Здесь. Творится? – тихо-тихо, взвешивая каждое слово, процедил Юнкеровский. У него сдавали нервы. Щипки себя за руку не помогали, тем более в ладони всё ещё блестела монета.

– Влип ты в историю, хлопец, – ответил дед Семён, – ни жив, ни мёртв теперь, а по твоим следам такое идёть, что врагу не пожелаешь.

– Это невозможно! Я просто сошёл с ума, вижу галлюцинации – да что угодно, – Борис Александрович схватился за голову, – за какие грехи мне всё это?!

– Пожалуй, грехи я перечислить смогу, – включился Елисей, – но смысл не в том. Я думал, как Вам объяснить, чтобы не вызвать недоверие, и, кажется, сейчас лучший момент. Как я уже говорил, Вы, а точнее Ваша душа, пребываете в состоянии, которое католики называют Лимбом или Чистилищем.

– Но ведь это разные понятия…

– Которые созданы из-за желания упростить то, с чем Вы сейчас имеете дело. В человеческом мире тело мертво, а душа ищет способ вернуться в него, потому что для упокоения ещё не пришло время.

Шокированный услышанным, Юнкеровский начал себя осматривать, однако ничего необычного не заметил.

– Вы ещё хорошо помните земное существование, поэтому многие образы создаются с опорой на прижизненный опыт.

– Хорошо-хорошо, допустим… Елисей – настоящее имя? Вы?..

– Ученик пророка Илии, – улыбнулся собеседник, – учитель должен скоро прибыть сюда, чтобы помочь Вам вернуться в мир людей. Теперь нужно только дождаться рассвета. Сатана не дремлет, он уже оставил на Вашей душе след. Станция надёжно защищена, но никогда не знаешь, что лукавый может выкинуть.

– Правду говоришь, надёжно, но метка поганая, – дед Семён покосился на руку Юнкеровского, – бед может наделать.

– Что уж случится? – возразил Елисей. – С Его помощью справимся, почти ведь уже дотянули. Утро совсем близко.

Борис Александрович взглянул на часы, однако они застыли на времени отправления поезда до Москвы.

– Бесполезно, здесь по-свойски время идёт, – дед Семён заметил движение доцента, – но его скоротать или потянуть можно, это да. Я слыхал, ты историю пишешь?

– Изучаю, – поправил собеседника Борис Александрович.

– Да как уж сказать. Ежели ты что-то видел, то можешь изучать. А так токмо сам придумываешь. Вот я бы мог изучать – так смысла в этом нет.

– О чём Вы?

– Да церковь, в которой меня отпевать должны были, сгорела, пока я живой был. А я в другой не хотел, так что и пообещал Господу нашему, что до его приходу ждать буду, не пойду помирать. Дело-то ещё при Екатерине было. Когда тело совсем одряхлело, я туточки оказался, чтоб ни на землю, ни на небеса. И так до Дня гневу и досижу.

«Тогда был в Иерусалиме человек, именем Симеон… так, как там… и было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня», – мысленно произнёс Юнкеровский, припомнив слова Евангелия.

– Во, к чему я это? Историй тебе всяких рассказать могу, хоть кому-то пусть пригодятся, – сказал дед Семён, открывая дверь кассы, – заходи, тама у меня и чай есть.

– Хорошая идея, – поддержал его Елисей, – так вы приблизите рассвет.

Борис Александрович проследовал в каморку станционного смотрителя. Она была обставлена аскетически: два ящика вместо стульев, ящик побольше – стол. Угол был от пола до потолка заставлен иконами, печально взиравшими на скромное убранство комнаты.

– Скучно мне одному, – объяснил дед Семён, – вы ж тоже фотографии родственников и друзей у себя дома ставите.

Мужчины беседовали несколько часов. Доцент с интересом слушал рассказы старика, подмечая, с какой точностью тот повествует об истории Подонья. При этом дед Семён говорил не как учёный, но как очевидец всех этих событий. Юнкеровский запоминал каждое слово и иногда с грустью вздыхал: жалел, что не сможет использовать услышанное в исследованиях.

– Как-то долго ночь сегодня длится, – наконец прервавшись, задумчиво проговорил старик, – кабы беды не случилось.

– Исчезни! – из зала ожидания раздался рассерженный крик Елисея.

Борис Александрович с дедом Семёном выбежали посмотреть, что случилось. За широким окном они увидели стоявшего на платформе человека в костюме в полоску. Свет луны зловеще заострял черты лица пришельца.

– Борис Александрович, выходите, – голос снова проник доценту в голову, – иначе будет хуже.

Пясть взорвалась нестерпимой болью. Ладонь жгло так, что в глазах потемнело. Дед Семён тут же бросился закрывать тяжёлые портьеры, чтобы не видеть полосатого фраера.

Когда здание станции погрузилось в полумрак, боль постепенно стихла. Юнкеровский без сил опустился на скамеечку для пассажиров.

– Терпите, хлопцы, это токмо начало было, – выдохнул станционный смотритель, – теперича осада начнётся.

Первый удар, от которого доцент покрылся мурашками, пришёлся на дверь. Били уверенно, стараясь её вышибить. Затем начал раздаваться стук в окна, причём молотил сразу десяток рук.

– Стекло должно выдержать, – сказал напряжённо Елисей, после чего опустился на колени в молитве. Дед Семён и Борис Александрович последовали его примеру.

Существа снаружи лупили по стенам и окнам всё сильнее, словно ощупывая здание, ища слабые места. К стуку добавились многоголосые стенания, хохот и вой. Сердце Юнкеровского бешено колотилось от страха, немного успокаивала лишь мысль о том, что умереть от инфаркта здесь было невозможно.

– СДАВА-А-А-АЙТЕСЬ! – провыло нечто за стеклом. Раздался топот десятков ног по крыше.

– Отойди от него, сатана! – Елисей встал и закрыл собой Бориса Александровича. Тот заметил, что пророк был напряжён до предела.

– Сохрани, Господи, – прошептал дед Семён.

Стекло с грохотом разбилось. В зал ожидания ворвались перекошенные, лишь отдалённо напоминавшие людей существа с бледной кожей. У одних из головы торчали кривые рожки, другие больше напоминали тени и были едва видны. Елисей тут же начал раскидывать их ловкими ударами, работая руками и ногами, но преимущество явно было на стороне нападавших. Твари окружили Юнкеровского и принялись рвать его зубами. Доцент закричал, вкладывая в крик всю боль и весь страх, накопившийся за эту бесконечно долгую ночь.

Сам дьявол, облачённый в личину старика в пиджачке, неспешно шёл к схваченной жертве, упиваясь победой. Но тут на горизонте появилась розовая полоса, от которой отделился пылающий огненный шар. «Илья-пророк на своей колеснице бесов гоняет», – подумал Борис Александрович, оглушённый паровозным гудком.

Проснулся Юнкеровский только в Лисках. Резко поднявшись, он ударился головой о верхнюю полку. За окном ярко светило солнце, позвякивала ложка в стакане, перестукивались о чём-то своём колёса поезда. С рукой всё было в порядке.

– Доброе утро, отец, – поприветствовал доцента Толян, лежавший с книгой, – ты извиняй, я в одного позавтракал, с тобой не поделился.

– Елисей вышел? – спросил Борис Александрович, пропустив сказанное попутчиком мимо ушей.

– Кто? – растерялся Толян. – С нами ж не было никого.

– Да, действительно, – задумчиво ответил Юнкеровский, засовывая руку в карман. Монеты там не было. «Запишусь-ка я всё-таки к кардиологу, – подумал он, – и, похоже, заодно к психиатру».

Собираясь одеваться, мужчина взял рубашку. Она источала слабо уловимый болотный запах. Борис Александрович замер в недоумении, а поезд продолжал свой путь.

Текущий рейтинг: 62/100 (На основе 34 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать