(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Благие намерения
Когда Самуил Аполлонович изобрел машину времени, он, как и всякий добропорядочный гражданин, немедленно решил поправить свое благосостояние. Будучи научным сотрудником обыкновенного НИИ, пусть и ведущим, Самуил Аполлонович и раньше не мог похвастаться солидным заработком, но теперь в его карманах вовсе остались сплошь мелкие монеты, а банковский счет превратился в ровную вереницу нулей. Машина времени — штука недешевая, но затраты изобретатель собирался отбить быстро.
Посмотрев на часы, он залез в неказистый цилиндр из полированной жести, задраил импровизированный люк, набрал на клавиатуре цепочку цифр — время, в котором ему надлежало появиться, — глубоко вздохнул и полетел.
Совсем недалеко, на самом деле, всего-то на неделю вперед. Физически тряхнуло — скорее всего, несовершенство конструкции корпуса. А вот тошнота и головокружение были прямым следствием темпорального перехода. Будучи в меру тщеславным, Самуил Аполлонович успел раздать научные и не очень наименования почти всем феноменам, первооткрывателем которых явился. Сам же принцип путешествия во времени он скромно окрестил парадоксом Давыдова. Разумеется, в свою честь.
Спроси кто-нибудь Самуила Аполлоновича, как такое вообще стало возможно, тот разразился бы целой тирадой, увлеченно жестикулируя и порываясь иллюстрировать свои слова какой-то заковыристой формулой или графиком. Средний обыватель бы вообще ничего не понял, интересующийся научно-популярной литературой смог бы разобрать что-то про загадочную квантовую запутанность и сверхтемпоральные кварки. Директор его собственного НИИ бы вообще схватился за голову, взвыл и немедля сиганул в окно. Но, к счастью, никто изобретателя ни о чем не спрашивал, да и он сам не горел желанием обнародовать свое несомненно эпохальное открытие.
Как и всякий добропорядочный гражданин, Самуил Аполлонович занялся решением насущных проблем. Разнообразные преступные схемы, которые он в теории мог провернуть со своим устройством, его не прельщали, да и риск какой-никакой сохранялся. Поэтому, после основательных раздумий, он остановился на этом варианте.
Внешне ничего не изменилось, на первый взгляд. Изобретатель вылез из машины в той же самой спальне, что и неделю назад — в своей собственной. Постоял с закрытыми глазами, утихомиривая бурю в желудке, и осмотрелся по сторонам. Так и есть, его собственная спальня. Только вот календарь на стене исправно показывал дату на неделю позже, да рядом с его слегка дымящимся изобретением стояло точно такое же. Только из будущего. Не удержавшись, Самуил Аполлонович заглянул внутрь, но никаких коренных улучшений конструкции не заметил. Заметил бумажку из его блокнота — очень милый блокнот, где на каждой странице были нарисованы в уголке играющие котики, — с надписью его размашистым почерком «попался».
Изобретатель улыбнулся собственной шутке, которую еще даже не придумал, и прошел на кухню. Часы на стене показывали без пяти шесть. Можно начинать. Ученый открыл холодильник, достал пакет кефира и опустошил его. Почему-то после переходов всегда хотелось пить. Где-то на границе сознания оставил пометку: «к пятнице купить кефира». Темпоральные парадоксы — это вам не шутки. Скрупулезный Самуил Аполлонович их пока не допускал, и не намеревался в будущем. Если он забудет через неделю поставить в холодильник кефир, последствия будут непредсказуемы. Кроме того, он пока не знал, что будет, если он-прошлый встретит себя-будущего. Согласно его вычислениям, не произойдет ничего страшного. Но рисковать ему не хотелось.
Именно поэтому квартира была совершенно пуста. Физик поставил пакет из-под кефира на стол и пошел к телевизору. Выбрал канал. Открыл блокнот — тот самый, с котиками. Достал ручку. И начал мурлыкать что-то про себя.
Через полчаса он записал нужную комбинацию чисел и выключил телевизор. Он и раньше играл в лотереи — пусть и нечасто. И только что был самый его унылый опыт. Потому что ни лотерейного билета он еще не купил, ни азартной попытки угадать искомую последовательность так и не предпринял. А без этого зрелище было на редкость скучным. Самуил Аполлонович зевнул и с чувством выполненного долга отправился обратно к своей машине. Если у него и оставались сомнения в успешности темпорального перехода, то сейчас они развеялись начисто. Уж ведущий лотереи точно не стал бы прикидываться, какое сегодня число.
Осталось только перетерпеть неизбежную тошноту и головокружение, а после пойти и купить лотерейный билет. И вписать туда те числа, которые обеспечат простому ведущему научному сотруднику обыкновенного НИИ джекпот с неприличным количеством нулей на конце.
Самуил Аполлонович с кряхтением подвинул машину времени. Звучало это легче, чем оказалось. Агрегат вышел довольно массивным и тяжелым — но место для машины из прошлого следовало освободить. Прототип пока не умел перемещаться в пространстве, хотя теоретическую возможность этого физик уже нащупал. Требовались только кое-какие доработки, время и деньги. На данный момент его интересовало только последнее. Несмотря на уверенность в результатах опыта. неловкий холодок сомнений продолжал точить его душу. Что, если своим вмешательством он как-то испортил потоки времени? Если лотерея изменилась? И ослепительная помощница ведущего с запредельным декольте вытащит из лототрона другой бочонок? В конце концов, никто еще ничего подобного не проворачивал.
Изобретатель вытер пот и прислонился к стенке машины. Отдышался. Так, теперь надо до позднего вечера исчезнуть из квартиры. Он все еще не знал, насколько предопределено пространство-время, и уж точно не мог знать, поставил ли он свою машину-времени-из-будущего в то же самое место, что он наблюдал неделю назад в будущем… Ну, то есть, где-то через час.
Но пути назад не было. Самуил Аполлонович пошел на кухню, рывком распахнул холодильник и достал пакет кефира. Но что-то щелкнуло в голове. Он аккуратно поставил пакет на место, потер вспотевшими ладонями виски и вернулся обратно. Вырвал из блокнота листок. Написал на нем «попался» и приладил к приборной панели. Передвинул бегунок календарика на сегодняшнее число.
После чего решительно вышел из квартиры и отправился в ресторан через дорогу. В его положении это было не лучшее место для досуга, но ученый все-таки рассчитывал завтра проснуться миллиардером.
А есть ли лучшие доказательства твоей гипотезы?
Все получилось. Самуила Аполлоновича даже кошмарили телевизионщики — пришлось дать неловкое интервью, рассказывая несусветную чушь о том, что числа ему привиделись во сне. После чего началось самое страшное и непредвиденное.
Оказалось, что у простого тихого Давыдова очень много друзей. И родственников. И духовных братьев, да и жена вдруг решила перестать быть бывшей. Год назад он бы сомлел от такого счастья, но не сейчас. Сейчас он хотел, во-первых, от души поспать, благо что в НИИ его сравнительно легко уволили, позволив даже не отрабатывать контракт. И, во-вторых, приступить к реализации второй части своего плана.
Потому что, как и всякий добропорядочный гражданин, решив личные проблемы, Самуил Аполлонович собирался решать проблемы общественные. Если вкратце, делать мир лучше. Он и раньше это делал — ну, вы знаете, теория малых дел. Старушке помочь пакеты поднести, котика покормить, да и просто исправно трудиться на благо науки. Но сейчас, как единственный человек, покоривший время, он просто обязан был исправить ошибки прошлого.
Причем по-крупному.
И начал он с того, что купил себе домик за городом. Домик как домик, ничего необычного. Удобства все на месте, да вот только соседи отсутствуют. Их изобретатель не особо и жаловал. Единственное, что его вообще беспокоило, это уставшие лица грузчиков, которые выгружали шедевр его научной мысли из фургона.
С этим удалось справиться.
А дальше — работа была физику уже не нужна. Честно говоря, в НИИ даже вздохнули с облегчением, отправив этого вечно взлохмаченного чудика на все четыре стороны. А он, в свою очередь, заперся в доме и исчез. Для тех немногих, кто интересовался, он решил податься в программисты и заняться фрилансом. Фриланс — вообще волшебное слово, стоило его услышать коллегам, как те тут же теряли нить разговора и погружались в какие-то дебри подсознания. Мечтали, небось, об этом самом фрилансе, может, представляли себе пальмы на фоне селфи с ноутбуком.
Было все, конечно, не так.
Насчет фриланса ученый не знал, но его конкретная работа вся сосредоточилась вокруг гаража его нового жилища. Только, конечно, вместо обычной колесной машины там стояла она — бесколесная машина времени.
Если отбросить всю научную лабуду (причем ее считали лабудой как обыватели, так и дипломированные физики), то машина пока что умела просто перемещаться во времени. Да, это казалось уже «просто». По сути дела Давыдов, как яблочко, надкусил реальность и увидел там половинку червяка. По которой и смог перебраться ко второй половинке. И не более. А вот так, чтобы перебраться туда, куда он хотел…
С вычислениями не справлялись лучшие программы и самые продвинутые компьютеры, коих у него уже было штук пять. Но Самуил Аполлонович не сдавался.
Корпус его изобретения сменил жесть на блестящий титан. Альбедо у него было получше. Электронная начинка, собранная с миру по нитке с бесконечной свалки али-экспресса, уступила место изготовленному на заказ в Тайване устройству. Особо чувствительные контакты покрылись позолотой, и, самое главное, в машине появился мягкий стул.
Старые друзья все меньше общались с чудаком. Он и раньше слыл им, но таким, знаете, компанейским. Сейчас же стал нервным и замкнутым. Мог вспылить на ровном месте или начать строчить цепочки формул на салфетке в кафе. Но Самуилу Аполлоновичу это было только на руку — его никто не беспокоил,
Дело медленно, но спорилось. Да и сам изобретатель никуда не спешил. Со временем титан уступил место дюралевому корпусу, а управляться машина стала по вай-фаю с телефона. И еще огромный вагон улучшений, доработок и прорывных открытий. Порой во всех смыслах опасных — ученый затруднялся сказать, что было сложнее: организовать безопасные транспортировку и хранение десяти граммов америция, или же купить его. Впрочем, в этом, в вопросах безопасности, он уже давно поднаторел. В конце концов, он уже успел приобрести себе самый настоящий пистолет. Безотказный австрийский глок, полностью пластиковый, легкий и смертоносный. И решительно незаконный.
Наконец, у него получилось.
Самуил Аполлонович даже не совсем понял, что именно натолкнуло его на правильный ответ, но теперь перед ним лежала бесконечность. Он осел как-то, помрачнел лицом, уставился в потолок, и процитировал классика:
— Нашел.
Звучало это, впрочем, легче, чем было на самом деле. Старый, пусть и сделанный на заказ, модуль навигации вообще пришлось выкинуть. Да и, будем честны, безграничное лотерейное богатство оказалось не таким уж и безграничным. А второй раз повторять этот трюк ученый побаивался. Того и гляди, таинственные органы безопасности или вездесущие масоны заинтересуются, как это обычный человек столько раз подряд выигрывает в лотерею. Поэтому последние годы он усиленно проигрывал.
До сего дня. В этот день он снова взял джек-пот — с точки зрения статистики, простая случайность. Ну, так должно было быть. Но это Самуила Аполлоновича не трогало. Гораздо больше его трогало, что в его уютной кабинке путешествия во времени появилась вторая клавиатура. Не для времени, а для пространства.
И на ней стояло, если расшифровать все численные показатели, «Австрия, Вена, 1909 год». Точнее ученый не знал.
Кабина могла работать в двух режимах. Или отправлять содержимое в один конец, или полностью телепортироваться, сохраняя возможность оператора вернуться обратно. Как не сложно догадаться, физик собирался вернуться домой. Хотя, разумеется, перед этим и провел ряд испытаний на бездушных мячиках и прочем в таком роде.
Все работало штатно.
Ученый пережил очередное нашествие репортеров, без особого труда разыграл рассеянного простофилю, которому просто недюжинно повезло, ведь после прошлого выигрыша он предусмотрительно пять лет впустую спускал на лотерейные билеты значительные суммы. Пережил и нашествие во второй раз воскресших родственников и друзей, и даже публично перевел часть средств в благотворительный фонд. Удивился, обнаружив о себе статью в википедии. Хотел было ради смеха подать заявку в Книгу рекордов Гиннеса на звание самого удачливого игрока в лотерею, но без труда подавил эту мальчишескую выходку.
Чем меньше о нем знали, тем лучше. Славы Самуилу Аполлоновичу не хотелось. У него были более грандиозные планы.
Он днями просиживал в библиотеке, штудируя всевозможные архивы и учебники, а вечерами гулял по Вене столетней давности. В Вене во время его прогулок далеко не всегда был вечер — и даже далеко не всегда совпадало время года. 1909 год оказался большим и неприлично длинным, а сама Вена — ослепительно прекрасной, конечно, но так же непомерно большой. Очень кстати пришелся немецкий язык, который он с неохотой учил в школе, и сейчас усиленно подтягивал, записавшись к репетитору.
Но искал он все-таки действительно иголку в стогу сена.
Ученый успел обзавестись любимым венским рестораном и даже завести несколько знакомств. Это был очень интересный опыт — каждый раз ему приходилось заново представляться, а то и еще хуже, выдумывать, где он пропадал с января по апрель.
Но упорство принесло свои плоды. Самуил Аполлонович купил по этому случаю бутылку коньяка, хотя обычно не очень жаловал алкоголь. Поставил ее на стол, приготовил рюмки. Две — для себя и для того, кого он искал, пусть он этой рюмки и не увидит. Заказал изысканную итальянскую закуску со сложным названием — в службе доставки сперва заартачились, но услышав о щедрых чаевых, все доставили вовремя. Достал из стола свой глок — пистолет давно стал чем-то привычным, ученый регулярно упражнялся на заднем дворе, и вполне недурно сейчас стрелял, хотя раньше и не держал в руках оружия, да и даже в армии не служил. Швейцарское качество. Легкий, надежный, как продолжение руки.
А потом зашел в машину времени и нажал кнопку пуска. Дата и координаты были выставлены заранее. Австрия, Вена, Рингштрассе. 12 мая 1909 года, 11:46. Ровно. До минуты.
Случайные прохожие, может, и успели удивиться, но не человек в потертом пиджаке. Самуил Аполлонович материализовался за его спиной в своем блестящем цилиндре, и когда недавно поставленная автоматическая дверь бесшумно отъехала в сторону, сделал шаг вперед и произнес:
— Herr Künstler?
— Ja. Was brauchen sie? — тот обернулся и с непониманием посмотрел на незнакомца.
Самуил Аполлонович не ответил. Он достал пистолет и вынес сукину сыну мозги.
Он всегда жалел, что учил в школе немецкий. Английский оказался намного более полезным — и его он и знал лучше. И вот на тебе. Но на данный момент это было не важно. Самуил Аполлонович выбрался из машины времени и его немедленно стошнило. Согласно последним его исследованиям, это была реакция на самолично им созданный временной парадокс. Пока мировая история перестраивалась на новые рельсы — для него одного, разумеется, — он одновременно находился в старом и новом континууме. Что и приводило к таким последствиям. Хорошая теория, многое объясняет.
К тому же, и работает, мать его ети!
Ученый сел на стул и шумно выдохнул. Лужа рвоты на ламинате его сейчас не заботила совершенно. Бросив пистолет на стол, он налил себе коньяка, закусил итальянским блюдом и посмотрел в потолок. Голову наполняла странная пустота — он что-то читал по психологии на эту тему, типа, что случается с людьми, убившими другого человека. Что чувствуют палачи, приводя приговор в исполнение. Может, что-то подобное там и было, но знать что-то и пережить это в реальности — разные вещи.
Хлопнув еще одну, Самуил Аполлонович взял заранее заготовленный ломоть черного хлеба и с некоторым злорадством положил его на вторую рюмку:
— Спи спокойно, Адольф.
Какая-то часть его понимала, что молодого художника, не успевшего сделать ничего предосудительного, так-то убивать было по меньшей мере несправедливо. Еще не началась Первая Мировая, не отгремел ад Второй, ничего из того, что превратило этого немного нелепого юношу в кровавого монстра и ходячий архетип, не произошло. Но другая часть сознания успокоительно твердила, что это к лучшему. И для самого Адольфа, который погиб подающим надежды художником, а не чудовищем, и для всего мира, который так и не увидит то, что этот художник сможет изобразить в будущем. Кстати, об этом.
Хлопнув еще рюмашку, ученый подошел к книжному шкафу и взял с него простой школьный учебник истории. В конце концов, он сейчас во всем мире был единственным полным профаном в том, что случилось в Европе тридцатых-сороковых годов. Потому что только что начисто все переписал.
Открыл учебник. Полистал. Вздохнул.
Выпил еще одну, закусил. Немного подумал. Сплюнул прямо на пол — один черт все мыть, заблевал же. Налил снова, поднял рюмку и посмотрел на сиротливую ее товарку, принадлежавшую почившему Гитлеру:
— Мог бы и догадаться, — вместо тоста сказал он.
В учебнике светилось круглое лицо Мартина Бормана, лидера НСДАП, развязавшего самую кровопролитную войну в истории человечества, продлившуюся до 1944 года.
Бормана Самуил Аполлонович искал почти два года. Справедливо рассудив, что внезапный мужик, вылезающий из блестящего цилиндра посреди улицы, и убивающий людей, не останется незамеченным, он стремился минимизировать риски. Не хватало еще поймать шальную пулю от безымянного немецкого полицейского. Да и вообще — отдать в руки зарождающегося Третьего Рейха действующую машину времени?
Такого ученый позволить себе не мог.
Как не мог и узнать, чем именно — а главное, где, — занимался Мартин Борман 12 мая 1909 года. Исколесить пришлось весь Ганновер. По ночам Самуила Аполлоновича мучили кошмары, где он с трудом понимал, в каком времени и месте находится. Ну и, конечно, вездесущая тошнота от постоянные темпоральных скачков. Его немецкий за это время стал почти безупречным, и он даже для личных целей повадился посещать Оснабрюк, где 12 мая как раз-таки обитала одна очень интересная одинокая фройляйн… И где каждый раз был как в первый раз — для нее, разумеется.
Иногда его седеющую голову посещали крамольные мысли, что, может, стоит бросить всю эту авантюру с изменением истории. Но ученый храбрился и не сдавался. И его упорство было вознаграждено. Он встретил Бормана где-то на дороге, между какими-то поселками, названий которых не запомнил. Он поздоровался с ним и попросил огоньку. Побеседовал о погоде. Неудачно пошутил и искренне рассмеялся ответной шутке — чертов нацист оказался довольно компанейским парнем.
А на следующий день он скорректировал координаты на машине времени и всадил ублюдку пулю точно между его заплывшых глаз. Пусть это и был всего лишь молодой фермер, думающий больше о телесах соседской дочки, чем о мировом доминировании арийской расы.
Результаты его не удивили. Уже догадываясь, что случится, Самуил Аполлонович не стал обустраивать праздничный стол, а просто купил банальной водки с квашеной капустой. Открыл учебник истории, хмыкнул, помянул беднягу Бормана и вздохнул:
— Йозеф, Йозеф. Ну а ты-то на хрена туда полез.
Геббельс, понятное дело, ничего не ответил. Он был убит заговорщиками девяносто лет назад, после чего американские войска, не встречая сопротивления, заняли Берлин.
Следующим был Геринг. С ним Самуил Аполлонович провозился лет пять. Дальше — хуже. Герман Гесс, Альфред Йодль, Иоахим Риббентроп, даже Эрнст Рём и Эрвин Роммель.
Так уж повелось, что историки не очень были осведомлены, что именно делали все эти увлекательные личности в 1909 году. Действовать приходилось наугад. Кое-кто даже черт пойми где находился — сведений не было никаких. Самуил Аполлонович успел исколесить всю Германию начала века, и, наверное, разбирался в тамошних дорогах и перекрестках получше любого коренного немца своего времени. Кроме того, и навыки поиски людей у него явно улучшались.
Отто Эйхмана он убил даже без сожалений. 9-миллиметровая пуля вырвала ему кусок затылка и мерзко свистнула, ударившись в стену. Ну, так изобретатель написал в своем дневнике. О том, что он на самом деле сделал с Эйхманом, он промолчал. Последнее время он вообще стал многое умалчивать. Визиты в 1909 год стали рутиной, как и расстрел ни в чем не повинных, но в будущем виновных в массовых убийствах людей.
Сомневался ли сам Самуил Аполлонович? Вряд ли. Он долго думал над этим, но пришел к однозначному выводу. Каждый из нацистов, которых он методично выслеживал, заслуживал худшей смерти из возможных. Да, на момент этой смерти они были совершенно обычными людьми, и даже помыслить не могли о той мясорубке, которую устроят прямо у себя под домом. Но всего двадцать лет спустя это будут совсем другие люди. Во всяком случае, угрызения совести его не беспокоили. Легкая жалость — да. Но рука не дрожала, и пули точно шли в лоб. За редкими исключениями.
Черт, он даже нашел Йозефа Менгеле. Пусть тот и не годился на роль партийных лидеров, да и вообще обещал вылечить рак, если ему не станут мешать, но ученый искренне наслаждался его воплями и попытками запихнуть внутренности обратно.
С нацистами же можно так, правильно? Конечно же, можно.
Но все изменилось в один день.
В учебнике появился некто Курт Фишер. Кровавый палач, утопивший Европу в крови. Уроженец Баварии, в 1909 году обитал в районе Саксонии. Вот и вся информация. Но Самуилу Аполлоновичу стало тревожно.
Потому что никаких Куртов Фишеров в верхушке нацистской партии не значилось. Ни в его родной истории, ни в той, которую он размашистыми движениями нарисовал на пустом холсте времени. Этот тщедушный юноша выпрыгнул, как черт из табакерки, и вдруг поставил все на голову. Читая учебник, Самуил Аполлонович почувствовал — буквально, а не на словах, — как волосы на затылке встают дыбом.
Евреев пожирали. Не расстреливали, не жгли, не травили газом. Их жрали заживо. Офицеры, унтеры, рядовые. Кто был доступен. Жрали живьем. Рубили пальцы, снимали пласты мяса и с немецкой педантичностью пережевывали. Потому что расовая доктрина Фишера утверждала, что евреи бессмертны, и только пожирание может остановить их реинкарнацию.
Тот Освенцим, о котором он читал, давал сотни очков вперед тому, о котором помнил со школы.
Славяне же объявлялись детьми Сатаны и их полагалось сжечь. Всех. Поголовно. Заживо, разумеется. Потому что мертвый славянин сразу превращается в еврея, и нужно успеть его уничтожить, пока это не случилось.
Бред как бред, ничего удивительного. Гитлер тоже чем-то подобным страдал. Но был один нюанс, от которого Самуил Аполлонович заорал и кинулся в ванную — хрен его знает, зачем. Он не блевал, не умывался, ничего не делал. Он орал.
Просто у него дома в прихожей висела форма СС, в кармане которой нашлись корочки вертильгульфюрера. А в холодильнике — пакеты с каким-то уж очень подозрительным мясом.
Посреди Восточноамурского рейхскоммисариата стоял седоватый полный вертильгульфюрер и орал на себя в зеркало.
Потому что, путь он этого и не знал, в результате его действий в Великобритании к власти пришел Освальд Мосби.
Освальда, к счастью, грохнуть было не сложно. Правда, из-за этого вотум недоверия выразили Уинстону Черчиллю, и пришлось подчищать еще кое-какие хвосты. Когда кое-как удалось англичан вернуть в лоно антигитлеровской коалиции, резко взбунтовались американцы. Чтобы заново убедить их придумать ленд-лиз, пришлось хлопнуть еще пять сенаторов.
У Самуила Аполлоновича уже голова кругом шла. Фриц Вернер, Ганс Киркхофф, Тилль Вундершпеер… Он потерял счет именам. Строго говоря, изобретатель уже почти не спал — заливал в глотку чашку кофе, заедал первитином, купленным сто лет назад, и отправлялся в паломничество на целый день.
Нацистов в 1909 году было как говна за баней. Уже просто казалось, что достаточно выйти на улицу и начать стрелять всех подряд — рано или поздно кто-то из них создаст свою версию НСДАП и утопит мир в крови. Нервно хихикая по вечерам, Самуил Аполлонович даже в сердцах ядерную бомбу грозился туда протащить, но все-таки это было слишком. Да и опасно. И бесполезно.
Нейтральные США оказались цветочками. Нацистская Бельгия, логово коричневой чумы в Чехословакии, Югославское чудовище — туда бы физик и правда ядерную бомбу сбросил. Уж насколько его шокировал каннибалистский нацизм образца Фишера, усташи его превзошли. Даже вспоминать не хотелось.
Ученый, сам того не замечая, утратил осторожность. Периодически встречал самого себя, блуждающего по улицам немецких городов, здоровался кивком и уходил в другую сторону. Прикасаться к самому себе все-таки побаивался. Выиграл уже третью подряд лотерею. И, самое главное, перестал обращать внимание на фигуры в штатском, которые провожали его взглядами в его редких, но регулярных походах в магазин. В какой-нибудь магазин. В зависимости от результатов Самуила Аполлоновича, это был как обычный гастроном, так и очередной рейхсторг, блин.
Ничем хорошим это, конечно, не закончилось. Как и ничем плохим.
— Здравствуйте, товарищ, — серьезно кивнул мужик в форме.
Самуил Аполлонович уронил пакет на пол и разинул рот. Прямо посреди его квартиры стоял человек в оливковой форме с незнакомыми знаками различия (а уж их изобретатель за последние годы насмотрелся) и рассматривал календарь с репродукциями Гитлера — безвременно ушедшего художника начала двадцатого века. А второй такой же человек, облокотившись на подоконник, с ним разговаривал.
— Вы дверь-то закройте, на улицах не пойми кто шастает. Недалеко и до беды.
— Да-да, вы правы…
Ученый с некоторым трудом извлек ключи из кармана и закрыл дверь, попутно вспомнив, что изнутри она закрывалась поворотом рычажка. Стало быть, его нашли. КГБ, Гестапо, не важно. Вот же, блин.
— Вам, наверное, интересно, кто мы такие и что здесь делаем, верно?
— Еще бы не было ему интересно, — хмыкнул второй человек, долиставший календарь с Гитлером уже аж до сентября.
— Отставить, — отмахнулся от него сидящий на подоконнике, — Вот скажите мне, товарищ, какого хуя вы это все натворили?
У изобретателя глупо открылся рот — наверное, это и было то самое легендарное «отвисла челюсть».
— Вы вообще понимаете, сколько хуеты вы наворотили?
— Я… — начал ученый.
— Вы темпорал хоть синхронизировать не пробовали? А? — Человек вытащил из кармана странно выглядящее устройство и потряс им в воздухе, — Напряженность поля Нахимова хотя бы контролировали? А полярность Дулина-Карлсона?
— Чего? — растерялся Самуил Аполлонович.
— Опять двадцать пять, — шлепнул его собеседник себя по коленям, — Ну сами себя не жалеете, пожалейте наших сотрудников хоть. Мы вас два года вычисляли, понимаете? Ночей не спали. По остаточному следу Кедрова-Хиллмана. А это не самое приятное занятие.
— Да уж и не говори, — скривился его товарищ.
— А вы кто такие? — вдруг вспылил изобретатель.
— Народный комиссариат времени, — человек помахал какой-то корочкой, а после положил на подоконник визитку, — посмотрите на досуге. Пять тысяч восемнадцатый год. Я, позвольте представиться, Комиссар темпоральных искажений Малюков. Мой коллега, вот этот вот любитель живописи, младший капитан Фейхтвангер.
— Guten tag, — вежливо заметил тот и перевернул страницу календаря.
— Фашист! — заорал ученый и вскинул глок, который уже успел приготовить к бою.
— Хорошая машинка, — кивнул Малюков, — Выбор одобряю. Только вот положите ее на стол, пожалуйста.
Пистолет стрелять отказывался. Только беспоможно щелкнул, а в ответ ухмыляющийся немец вытащил из кармана свой образец — что-то блестящее хромом и снабженное со стороны дула раструбом. Игриво направил его в сторону Самуила Аполлоновича и губами произнес: бах.
— Понимаете, господин… Как его звать, Карлуша?
— Самуил.
— Дал же бог имя. Так вот, Сёма. Ты знаешь, что ты натворил? Вижу, что не знаешь, — человек вздохнул и встал с подоконника.
— Да…
— Да молчи, болезный, — махнул рукой немец.
— Как думаешь, сколько временных петель ты нарисовал?
— Чего…
— Понимаешь, мы тут влиянием на прошлое уже лет сто занимаемся. До открытия эффекта Кедрова-Хиллмана занимались вот примерно тем же, что и ты. О, это твой агрегат?
— Мой, — растерялся изобретатель.
— Карлуша, глянь.
Человек в форме оторвался наконец от календаря и нырнул в недра его, Самуила Аполлоновича, машины. Изобретатель тут же попытался возмутиться:
— Да какие у вас…
— Дорогой мой путешественник во времени, — покачал головой Малюков, — ты наворотил несусветное количество хуйни.
— В смысле…
— Я пятьдесят лет работаю в темпоральном анализе. И, по-твоему, мы не пытались убрать Гитлера?
— Но…
— Не «но». Смотри сюда. Это называется темпоральная петля.
Самуил Аполлонович посмотрел. Формулы показались даже знакомыми.
— Вот чем ты занимаешься, блин. Нацисты-каннибалы тебе уже попадались?
— Да…
— Дальше будет хуже.
— А14 где-то, — вдруг вклинился в диалог немец, вышедший из машины времени.
— Нда, — осунулся человек в форме.
— Что — нда?
— Напороли вы, товарищ, херни. Слов других нет. Вот.
На стол лег его же собственный пистолет — Самуил Аполлонович машинально ощупал карманы, но так его и не нашел.
— Хотите исправить последствия — вам надо вернуться в 2073 год и убить себя до того, как сделаете первое перемещение.
— Что?
— Того. Ты же Давыдов, верно?
— Да…
— Парадокс Давыдова, все верно. Машина времени класса А14, как всегда. Скажите, товарищ, вот вы же читали учебники — наверняка читали. И вы не обратили внимания на числа?
— На какие числа?
— Сколько людей погибло во Второй мировой?
— Пять миллионов, — машинально ответил изобретатель.
— А теперь посмотрите в учебнике, — вздохнул человек в форме и потер лоб.
Самуил Аполлонович, оглядываясь на незваных гостей, подошел к книжной полке и взял с нее свой любимый школьный учебник. Полистал. Пожевал губу в поисках нужного абзаца. Немец спрятал свой пистолет и вернулся к созерцанию календаря. перевернул страницу.
— Что? — физик уронил учебник.
— Сколько?
— Это… Это невозможно.
— Сколько, товарищ?
— Двадцать миллионов…
— Из них десять миллионов евреев. Или сколько там в вашей версии реальности. Что там на сей раз было? Газовые камеры? Ритуальный каннибализм? Скотофермы? Может, банальные костры?
— Я…
— Парадокс Давыдова, товарищ. Знаете, в чем он заключается?
— Разрыв темпоральных нитей на квантовом уровне…
— И это в том числе. Но в практическом — прикладном — смысле это еще и невозможность сделать лучше, — развел руками человек в форме, — Карлуша, проясни.
— История априори инертна, товарищ, — немец закатил глаза и продолжил отбивать слова автоматически, — Каждая попытка ее изменения приводит к тому, что система стремится к равновесию любой ценой. Любой. Даже если придется для этого создать череду невероятных событий. Типа нацистов-каннибалов. Вам понятно?
Было непонятно.
— История, таким образом, не меняется. Меняется способ ее воплощения в жизнь. И вот парадокс Давыдова гласит: чем дальше — тем хуже.
— В смысле, хуже?
— В прямом. Товарищ Малюков?
— Спасибо, товарищ Фейхтвангер. Чтобы изменить прошлое, надо привнести поистине колоссальные изменения, товарищ Самуил. Но чтобы оставить след — достаточно просто вмешаться.
— Что?
— А то, что в моей версии учебника погибло 10 миллионов человек. Неделю назад их было семь. Каждое ваше действие — даже если вы убираете временную петлю, которую создали, влияет на нормальное время.
— Вам нужно остановиться, — человек подвинул пистолет ближе к Самуилу Аполлоновичу.
Тот промолчал.
— Я не знаю, сколько вы убили нацистов. Я знаю, что вы уже угробили около 4 миллионов людей. Даже больше, наверное. Нам в Комиссариате еще долго придется ваши художества расхлебывать, понимаете? Мы как бы и сами можем вас убрать, сейчас это не сложно. Уже знаем, кто вы, и из какой временной петли. Но это создаст новые. Поверьте, с петлями работать очень сложно.
— То есть я просто беру пистолет и…
— Именно так.
Самуил Аполлонович посмотрел на стол. Вздохнул. Его мозг на секунду пронзил флешбек. в котором к нему подходит невысокий седой еврей и стреляет в лоб. И тут же исчез. Вместе с самим Самуилом Аполлоновичем.
Точно такой же флешбек пронзил несколько тысяч немцев в 1909 году. Быстро, невесомо, незаметно. Мимолетное видение еврея, пускающего им пулю в лоб. Что-то, что сразу забылось, исчезло, прекратило существовать по темпоральным законам. Но оставило свой след — спасибо парадоксу Давыдова.
Как гнойная инфекция, эта картина начала нарывать, чтобы лопнуть через двадцать лет чем-то поистине ужасным.
— Вот и все, — Малюков посмотрел в окно и потеребил свой счетник.
— Было проще, чем я думал, — хмыкнул Фейхтвангер.
— Если бы проще. Вот скажи, сколько было убито во время холокоста?
— Какого еще холокоста?
— То-то и оно, — вздохнул комиссар.
Текущий рейтинг: 80/100 (На основе 30 мнений)
