(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Инцидент с Агриппой
“Он что, подмигнул мне?” – неожиданно подумал во время ночного обхода Агриппа Серапис Тит, пятидесятилетний ветеран Пунической войны, проходя мимо статуи Эреба. Статуя была изящно встроена в стену самого тёмного угла дворца знаменитого сенатора Квинта, под командованием которого двадцать лет назад Агриппа громил фаланги финикийской пехоты под Карфагеном.
Агриппа мог бы давно уйти на покой. Воинский промысел обеспечил ему безбедную старость, но привыкшие к походным лишениям ум и тело Агриппы оказались совершенно не готовы к вызовам домашнего сада. Всё это довольно быстро осточертело ему. К тому же жена и сама неплохо справлялась по хозяйству. Спасла Агриппу мозаика, которой он увлекался довольно давно, но теперь мог уделять любимому делу больше времени. Прошлой осенью Агриппа затеял передел летней террасы, настил которой он решил уложить особым александрийским стилем, который подсмотрел в одном из походов в Северной Африке. Дело это весьма обстоятельно увлекло его. Племянник Агриппы, отвечавший за доставку камней, нашёл у какого-то иудейского перекупщика в Остии превосходную коллекцию красной яшмы, которую Агриппа незамедлительно выкупил. Заполучив её, он на одном дыхании закончил мозаику и провёл несколько зимних месяцев в созерцании собственного шедевра. Ему хотелось продолжения, но следующую партию нужных камней следовало ждать до глубокой осени, и он вновь заскучал.
Агриппа старел. И вот, на исходе третьего года после того, как легион со всеми причитавшимися ему почестями отправил его на покой, а жрецы в храме Юпитера справили ритуал его причащения к мирской жизни, Агриппа взвыл. Ранним солнечным утром мартовской календы Агриппа вышел из дома в полном боевом облачении всадника. Едва вернувшись с рынка, увидев его грозно раздающего команды саженцам алеппских сосен, жена тяжело вздохнула и ушла в дом. Совсем скоро из ворот дома куда-то юркнул молодой раб.
Уже через несколько дней в дом Агриппы пришли хорошие новости. Сенатор Квинт приглашал старого боевого товарища в свой дворец на Палатине на празднование годовщины победы над македонцами. А ещё через неделю Агриппа, торжествующий и окрылённый, в полном боевом облачении устремился на службу в личную охрану сенатора Квинта. «Словно бы и не уходил никуда. Поступь потяжелела, да. Но ничего, пару месяцев тренировок, да несколько пеших маршей до моря и вернём форму», - думал Агриппа, ускоряя шаг, не в силах представить себе, что можно быть хоть на толику счастливее, чем в это мгновение. Жизнь Агриппы снова была наполнена смыслом и собранностью.
Статуя Эреба, бога вечного мрака и смерти, осталась позади, за светом факела, когда Агриппа резко остановился и цыкнул на помощника, который продолжал что-то увлечённо рассказывать про вчерашние бега голых жрецов вокруг Палатина. Вернувшись на несколько шагов назад, Агриппа внимательно вгляделся в лицо божества, направив на него свет факела, который он выхватил из рук помощника. Божество безмолвно смотрело на Агриппу чёрными пустыми глазницами. Выбравшись из собственных мыслей, Агриппа прокрутил назад несколько мгновений и понял, что именно он увидел, когда встретился глазами со статуей.
Он видел живого человека с близко посаженными холодными глазами и лицом, от которого его телу хотелось бы оказаться как можно дальше. Агриппа повидал немало войн и прекрасно разбирался в убийцах всех мастей, а некоторых из них ему приходилось отправлять к праотцам и собственными руками. Ещё раз провернув свои ощущения, Агриппа понял, что это было то, что он всегда чувствовал на себе при виде самых кровавых убийц – невидимый, жуткий свет, исходящий из их глаз.
Продолжив ночной обход, Агриппа почти забыл о своём ночном видении. Уже перед самым рассветом, в полудрёме Агриппа вновь увидел статую живой, повернувшей голову в его сторону и пристально всматривающейся в него. Но уже через несколько мгновений крепкий сон уволок Агриппу в другие миры.
Следующей ночью Агриппа намеренно последовал в тридцати метрах позади дозора. Поравнявшись со статуей, он остановился. Передав дозорным, чтобы те продолжали ход, Агриппа начал всматриваться в тени на лице Эреба, пытаясь понять, что именно привлекло его внимание прошлой ночью. Ожидание его было недолгим и уже совсем скоро Агриппа почувствовал, как холодный воздух обволакивает его затылок и ключицы, проникая под шейный платок и доспехи. Вздрогнув, Агриппа был готов развернуться и встретить темноту быстрым режущим движением короткого меча, как вдруг услышал тихий скрежещущий голос позади:
-Стой как стоишь. Смотри прямо.
Агриппа вновь поднял глаза на статую и наконец увидел то, что заставило его вновь вернуться сюда. Из темноты, играя в слабых отблесках дозорных факелов, на него был уставлен мертвенный взгляд холодных серых глаз, так крепко встряхнувший его прошлой ночью. У него возникло ощущение миража, подобное тому, что он много лет наблюдал в горячем воздухе над самым песком раскалённой африканской пустыни. Только сейчас вместо обманчивых теней пустыни на лице статуи играл свет этих глаз; он исчезал, когда на лицо статуи падали блики факелов и вновь возникал, когда статуя уходила в тень. Агриппа до крови сжал пальцы, чтобы убедиться в реальности происходящего.
-Стой спокойно и слушай меня. Я не причиню тебе вреда, пока мы не закончим разговор – скрипучий голос по-прежнему доносился откуда-то сзади, словно бы с Агриппой разговаривало какое-то железное облако, нависшее позади над его головой.
-Не надо говорить тебе кто я. Я вижу, ты догадываешься. Этой ночью, Агриппа, ты умрёшь. Твой легат и покровитель, Квинт, набрал слишком много долгов перед богами, да так, что их хватило бы и на четыре жизни. Но сегодня милость богов подошла к концу, против него составлен заговор и к утру с него заживо снимут шкуру мои живодёры. Он знает за что. Защищая его, сгинешь и ты. Но есть одно затруднение, и мне нужно поговорить с тобой – тяжелые слова Эреба проникали в самое сердце Агриппы, которое наполнялось решимостью встретить неравный бой за своего старого товарища. Но ещё сильнее оно преисполнилось невероятной печали от того, что так и не придётся ему сегодня проститься со своей ненаглядной женой да обнять детей. Щемящее чувство расставания сменилось огромной лавиной скорби, которая вырвала и унесла с собой половину его существа, выбив землю из-под его ног. Агриппу пронзило глубокое отчаяние от невозможности повернуть всё назад и к горлу подступила предательская тошнота: «О, боги, боги».
Полуночный воздух начал приносить прохладу и всё вокруг заполнилось безудержным треском цикад. Агриппа попытался глубоко втянуть широкими ноздрями запахи трав с холма и на короткое мгновение мир снова стал безмятежным. Словно бы не было ни этого зловещего диалога, ни близости зверской смерти.
-Всё не так просто, - с раздражением заскрежетал голос из облака, - вчера, прознав наши намерения, весталки по всему Риму отстояли ночь в молитвах, умоляя богов проявить снисхождение к тебе за одно давнее дело.
Агриппа недоумённо смотрел на статую.
-Триста лун назад твои конники разграбили несколько рыбацких поселений под Замой Регия и собирались казнить для устрашения многих местных жителей. Помнишь ли ты старика, что умолял тебя пощадить его внучку, девочку лет десяти? Вспомнил?
-Я помню и этого старика и эту девочку. Я помню их, как сейчас, - проговорил Агриппа, восстанавливая в голове события того дня.
-Девочка эта не из тех, кого дозволено обижать смертным. Они не слишком долго живут после этого. Ты поступил верно. Спустя год она оказалась в великом городе и уже много лет как она стала верховной весталкой в Риме. Каждый год она возносит молитвы за тебя и твоё здравие. Боги переругались из-за тебя, Агриппа. Потому Зевс поручил мне лично разобраться с твоим инцидентом.
Агриппа вспомнил того старика перед казнью, что, стоя в слезах на коленях перед его конём, умолял пощадить его внучку. Рыдая, он возносил молитвы римским богам, девочка же стояла недалеко позади него, недвижная, в большом балахоне и с огромной охапкой полевых ромашек в руках. Подобные зрелища были делом обычным для Агриппы. К тому же шли тяжелые затяжные бои, войнам давно нужен был отдых, и он был полон решимости закончить всё как можно скорей. Если бы не одно «но» – вокруг девочки крутились два огромных взрослых сервала, свирепо шипя и выкидывая вперёд длинные тонкие лапы, не давая никому приблизиться к ней даже на пару метров. Что-то в этой сцене тогда глубоко тронуло Агриппу и, под предлогом наступающих в Риме скачек Эквирий, он даровал жизнь пленным, дав задание своим конникам отойти назад в Заму и как следует подготовиться к празднику. Да, теперь он вспомнил её. «Так это и есть та самая мать-кормилица Феба, верховная жрица, покровительница всех весталок Рима? О, боги, боги…», - и снова Агриппа был потрясен странными поворотами судьбы, припрятанными от него небесами.
-Скажи мне, Агриппа, какого цвета яшма на твоей мозаике на летней террасе?
Агриппа попытался уловить связь между всем сказанным и цветом яшмы, но ему так ничего и не пришло в голову. Но одно он уловил сразу – от этого ответа зависел исход разговора и его дальнейшая судьба. Агриппа решил не сдаваться, ответив вопросом на вопрос:
-Что? Причём здесь яшма?
-Ну, хорошо. Ты живой труп, Агриппа, и говорить с тобой мне уже, собственно, не о чем. Но из уважения к Фебе я попытаюсь объяснить тебе то, чего никогда не слышал ни один смертный. Так что слушай меня внимательно и не перебивай, - проскрежетало железное облако.
-Когда, мы, боги, создавали вас, людей, мы создавали вас по нашему образу и подобию. Вы чувствуете, как мы; вы видите мир, как мы. Но для того, чтобы вы не стали вровень с нами, мы сделали вас смертными. Поэтому даже лучшие из вас, приблизившись к нам величием и красотой духа, могут лишь ненадолго заглянуть в божественные чертоги. И только лишь для того, чтобы совсем скоро вернуться в ткань этого мира и стать кормом для червей. Мы понимаем и разделяем ваши страсти: власть, похоть, жадность, и в этом мы с вами едины, с той лишь разницей, что вам никогда не разглядеть всего великого блага ваших страстей, ибо умрёте вы раньше, чем пожнёте их добродетельные плоды. Мы видим ваше будущее как на ладони, нам доступны все ваши мирские мысли, у нас одна с вами природа, а потому мы видим все последствия ваших шагов. Мы видим всё, кроме одного. Мы не видим, как вы творите. Мы не различаем цветов ваших фресок и запахов вашей еды. Нам недоступны ваши мысли, изложенные на пергаменте, мы не пониманием ваших философов и не слышим ваших ораторов, если только ваши идеи не продиктованы нашими общими страстями. Понимаешь, о чём я? – ошеломлённый Агриппа пытался склеить воедино услышанное.
- Впрочем, ты слишком юн, Агриппа, чтобы понять это. - проскрипел Эреб, - От того, мы видим ваше будущее словно бы это пчелиные соты из воска ваших страстей, но не можем попробовать самого мёда ваших творений, которым вы будете всё больше заполнять свою жизнь, пытаясь найти смысл своему существованию. Мы видим, как подобно плющу расползётся по всей суше Рим и как падёт он, подобно трухлявому дереву. Мы видим, как на смену ему придут и уйдут другие кровавые гегемоны, и не счесть им числа. И чем дальше, тем тоньше будет воск и больше мёда в сотах, ибо будет тесно вам в ваших мешках из кожи и всё больше вы будете стремиться к свободе от страстей и смерти. И делает это нас, богов, весьма любопытными к вашей судьбе. Через тридцать тысяч лун мозаику твою, Агриппа, раскопают философы и столько людей будет смотреть на неё, сколько сегодня смотрели бы на солнце из чистого золота. Вот и поспорили мы с сыном моим, Хароном, глядя на всё это, о цвете твоей мозаики. И коли угадал я с цветом, то пощажу тебя, и смерть твоя этой ночью будет быстрой и безболезненной. Ну а если угадал мой сын, то будущее твоё, признаюсь, мне неизвестно. Ибо молчит он о том, что уготовил тебе. В последний раз повторю свой вопрос: какого цвета яшма на твоей мозаике?
- Ты мой сладкий, котик мой, солнышко моё. Сейчас будем кушать, - Агриппа начал было просыпаться от ласкового дрёма, закрывая голову длинными лапами, как кто-то мягкими сильными руками перевернул его и поцеловал в нос, прижав к своему лицу. Это была огромная красивая девушка в балахоне, в два раза больше его самого, с тонким кольцом в правой ноздре, подобно тому, как носят его чёрные тонкие нубийские женщины в далёкой африканской пустыне. Ошеломлённый Агриппа посмотрел на огромную девушку; на ряды маленьких ярких солнц под ночным дождём; на широкую гладко вымощенную улицу; на исполинские светящиеся окнами дома вокруг, и, вытянув уточкой длинную шею, вдохнул запахи мокрых трав с холма: «О, боги, боги, да что же это такое?»
Текущий рейтинг: 75/100 (На основе 52 мнений)
